Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного

Курукин Игорь Владимирович

Начался разгром руководившей опричниной «братии». Когда и как погибли отец и сын Басмановы, неясно. Опись Посольского приказа 1626 года упоминает не дошедший до нашего времени «статейной список из сыскного из изменного дела 78-го году на ноугородцкого архиепискупа на Пимина, и на новгородцких дьяков, и на подьячих, и на гостей, и на владычних приказных, и на детей боярских, и на подьячих, как они ссылалися к Москве з бояры с Олексеем Басмановым и с сыном ево с Федором, и с казначеем с Микитою с Фуниковым, и с печатником с Ываном Михайловым Висковатого, и с Семеном Васильевым сыном Яковля, да з дьяком с Васильем Степановым, да с Ондреем Васильевым, да со князем Офонасьем Вяземским о здаче Великого Новагорода и Пскова, что архиепископ Пимин хотел с ними Новгород и Псков отдати литовскому королю». То есть первые лица царской

опричнины обвинялись в том, что вошли в преступные сношения с новгородцами и московскими дьяками-«изменниками», чтобы вместе с ними «сдать» Литве Новгород и Псков. Заговорщики якобы хотели «царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии… злым умышленьем извести, а на государство посадити князя Володимера Ондреевича; и в том деле с пыток многие про ту измену на новгородцкого архиепископа Пимина и на ево советников и на себя говорили, и в том деле многие кажнены смертью розными казнми, а иные розосланы по тюрмам, а до ково дело не дошло, и те свобождены, а иные и пожалованы» ^{21} .

Среди тех, кому на сей раз повезло, были земский боярин Семён Васильевич Яковля и земский дьяк Андрей Васильев, видимо, прощённые царём во время массовых казней июля 1570 года в Москве на Поганой Луже. Яковля был отправлен в ссылку — на воеводство в Смоленск, но потом всё-таки казнён вместе с сыном. Посольский дьяк Васильев уцелел и ещё в 1574 году был на службе. Судьба основателей опричнины оказалась иной. Имя опричного боярина Алексея Басманова перестало упоминаться в 1569 году; по сведениям Курбского, он был зарезан собственным сыном Фёдором, которого царь вскоре также казнил. Согласно фамильным преданиям XVII века, отец и сын отправились в ссылку на Белоозеро, где их «не стало в опале». Возможно, так оно и было, поскольку имена Басмановых в синодиках опальных не упоминаются, но в 1570/71 году благочестивый царь дал в Троицкий монастырь на помин души Фёдора 100 рублей ^{22} .

Не было счастливого конца и в карьере опричников Фёдора и Василия Колычёвых. Казалось бы, всё сложилось для братьев удачно. Из полуопальных дворян они после долгих лет воинской службы не просто достигли думных чинов, но стали приближёнными государя. Оба были взяты в опричнину и не вышли из доверия даже после казни родственников — записанных в синодике опальных Ивана с сыном, Андрея, Венедикта и Тимофея Колычёвых и гибели двоюродного брата, митрополита Филиппа, осмелившегося поднять голос против опричных репрессий.

Но опала всё же настигла братьев. Сначала опричный боярин Фёдор в 1571 или 1572 году местничался с представителем новой царской родни (по жене царевича Ивана) и дело проиграл: «…искал своево отечества Федор Иванович Умново Колычов на Василье Григорьевиче Сабурове. И по суду Василей Сабуров оправлен, а Федор Колычов обвинен, и выдали Федора Умново Василью Сабурову головою». Обиженный Колычёв постригся в монахи и окончил жизнь в Кирилло-Белозерском монастыре, где и был похоронен. Судя по всему, ему ещё повезло — другие видные опричники в это время сложили свои головы на плахе. Его младший брат пережил опричнину, вошёл в состав нового царского «двора» и был щедро пожалован: в 1573 году при раздачах поместий на новгородских землях он сумел получить 405 четвертей [12], принадлежавших пяти владельцам, отказался от них «для далеча и розни» и добился взамен двух новых владений. Однако весной 1575 года по неизвестной нам причине Василий Колычёв был казнён; предвидя конец, он успел сделать большие вклады по своей душе — 50 рублей в Троице-Сергиев монастырь и 250 рублей — в Кирилло-Белозерский ^{23} .

Ещё больше не повезло князю Василию Тёмкину-Ростовскому. Он ли не усердствовал в деле Филиппа Колычёва — но после казни Басмановых царь велел подобрать жалобы земских дворян и расследовать самые вопиющие злоупотребления опричников. Тут и оказалось, что опричный боярин отказался выплатить крупный долг митрополичьему дьяку Никите Аксентьевичу Парфеньеву и в назидание надоедливому кредитору убил его сына. Парфеньев-отец «…бил челом государю царю и великому князю о сына своего убитой голове», и любивший показную строгость Иван IV не упустил случая продемонстрировать царскую «грозу».

Государь отдал под суд члена опричной Думы,

который вынес решение: «И мы Никиту пожаловали, — гласила царская грамота от 4 февраля 1571 года, — приказали за сына ево убитую голову и за долг на боярине на князе Василье Темкине-Ростовском взять 900 рублев денег, а боярин наш князь Василей Иванович Темкин-Ростовской нам бил челом, чтоб нам его пожаловать, а велети у него Никите Оксентьеву взяти Ивановскую Михайлова вотчину, что ему князю Василью дано за безчестье от Ивана от Михайлова за 600 рублев, его князь Васильевы 3 жеребьи, село Хрептово з деревнями, которые деревни в сей грамоте имяны писаны, з дворы и с пашнею и с пожнями и с лесы и со всеми угодьи и с хлебом земляным и стоячим, а Миките в его иск за те ж денги за 600 рублев. И мы боярина своего князя Василья Ивановича Темкина Ростовского пожаловали, его княж Васильеву вотчину, село Хрептово з деревнями и с хлебом стоячим и з земляным, велели есмя дата Миките Оксентьеву за 600 рублев и купчую есмя на ту княж Васильеву вотчину Никите Оксентьеву велели дата» ^{24} . Знатному опричнику пришлось отдать Парфеньеву в погашение оставшейся выплаты в 300 рублей другую свою вотчину — ²/ ₃села Олферовского. Тот же суд удовлетворил и иск Василия Волкова, которому опричный боярин отказался вернуть долг в 150 рублей. В счёт этого долга у Тёмкина была конфискована последняя треть села Олферовского (вовремя подсуетился «сын боярский», иначе едва ли смог бы взыскать долг с недавно ещё всесильного опричника). А дела князя пошли ещё хуже: в мае 1571 года он не уберёг от гибели опричный дворец в Москве, и царь велел спасшегося из огня воеводу утопить вместе с сыном ^{25} .

После наполненных драматическими событиями нескольких опричных лет царь вновь чувствовал себя преданным и одиноким. Его православное государство сотрясали неудачи в войне, голод и мор. А избранные им самим слуги оказались недостойными своего высокого положения: вместо «братии»-единомышленников рядом с ним очутились корыстолюбцы, интриганы, изменники. «Тело изнемогло, болезнует дух, струпы душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы меня исцелил; ждал я, кто бы со мною поскорбел, — и нет никого, утешающих я не сыскал, воздали мне злом за добро, ненавистию за любовь» — этот стон души вырвался у Ивана Грозного в завещании 1572 года.

Стоило ли жалеть тех, кто не оправдал доверия? Погибли опричный кравчий Фёдор Салтыков-Морозов и постриженный в монахи опричный боярин и дворецкий Лев Салтыков — ещё недавно он командовал карательной экспедицией в Новгород, а затем сопровождал царя в походе против татар в качестве ближнего боярина, а его сын стал первым оруженосцем в свите. Также постриженному Ивану Чоботову царь сохранил жизнь, но заточил в Борисоглебском монастыре в Ростове. В 1565 году думный дворянин Пётр Зайцев вместе с Алексеем Басмановым был одним из «учредителей» опричнины, а теперь опричники повесили своего бывшего командира на воротах собственного дома. Как будто предчувствуя гибель, 18 июня 1570 года Зайцев пожертвовал в Тlbюице-Сергиев монастырь 20 рублей; 7 сентября уже его родственники добавили к этой сумме ещё 23 рубля на помин его души.

На смену казнённым и опальным пришли новые люди, но на этот раз царь выбирал их из рядов высшей титулованной знати. Князь и дворовый воевода Фёдор Михайлович Трубецкой попал в опричнину весной 1570 года и по своему статусу намного превосходил прочих членов опричной Думы. Он сделал блестящую карьеру: в 1571–1572 годах был главным дворовым воеводой и возглавлял царский полк, в послеопричное время стал боярином, минуя чин окольничего, и благополучно избежал опалы. К осени 1570 года в опричнине оказался князь Андрей Петрович Хованский — боевой воевода и бывший старицкий дворецкий.

Бывший удельный князь и владелец города Лихвина Никита Романович Одоевский продвигался по карьерной лестнице быстро: в 1562/63 году служил есаулом, в 1564-м — первым воеводой правой руки, в 1567-м — первым воеводой в большом полку на берегу. Его сестра была отравлена в октябре 1569 года вместе с мужем, князем Владимиром Старицким, и дочерью, но сам Никита Одоевский попал в опричнину и в сентябре 1570 года стал опричным боярином и вторым лицом в армии после главнокомандующего — начальником опричного полка правой руки.