Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах
Шрифт:
26 октября 1941 года
Какая-то апатия, вялость и дряблость овладели мною. Устал или ослаб? И то и другое. ‹…›
За сутки я могу получить в столовой только одну тарелку чечевичной похлебки и котлетку без гарнира с воробьиное яйцо. Дома абсолютно ничего нет. Даже не на чем согреть чашку кипятку.
7 ноября 1941 года
Сегодня мы не работаем. Ничего не ел. Столовая закрыта. Сейчас 6 часов вечера. Буду топить печь и варить щи. Сберег несколько листов капусты, которые мне дал мой мастер В-н.
15 ноября 1941 года
Ничего из продуктов даже по карточкам невозможно найти. В моей мастерской вчера раздуло двух человек, сегодня еще два упали. В заводской столовой, кроме тарелки бульона из хряпы, уже больше ничего не дают. В сутки более 50 копеек невозможно потратить.
21 ноября 1941 года
Рабочие валятся с каждым днем все больше и больше. Вчера в бригаде Н-ой не вышел ни один человек. Вся бригада обессилила и заболела.
30 ноября 1941 года
Ох ты, голод, голод! Как тебя только пережить. Кто будет жив, тот никогда не забудет эти дни и всегда будет знать цену жизни. С голоду опухло почти все население. С улиц исчезают лошади, кошки, собаки. Особенно умирают дети.
Сегодня из тринадцати человек бригады на работу вышли только трое. Десять человек свалились, а одиннадцатый упал в мастерской до обеда.
В столовой бывает только крупяной суп по 8 коп. или щи из свекольной хряпы – 17 коп. Две тарелки не дают.
Придя домой, не мог лечь спать. Упадок сил. Температура 35,4 градуса. Ноги опухли, стало пухнуть лицо.
Нашел на полу сопревшую шелуху от свеклы и картошки. Хорошо отмыв и сварив, с аппетитом съел две тарелки. Это еще хорошо, но и этого больше нет.
2 декабря 1941 года
Сегодня узнал радостную весть. Рабочим вредных фаз будут давать дополнительное питание. Всем остальным рабочим будет второе.
5 декабря 1941 года
Сегодня я наблюдал ужасную картину. Выходя из столовой, споткнулся о ноги сидящего старика. Он бессильно полулежал у стены, выбирая из помойного бачка грязные конские кости, и с волчьей жадностью грыз их дряблыми зубами. Это ужасно, но это продлит его жизнь еще на несколько дней.
За ноябрь на продуктовые карточки ничего не мог выкупить. Карточки я передал М. Кроме пяти банок шпрот и пол-литра подсолнечного масла, она мне не принесла ничего. Таким образом, она отняла у меня всю норму рыбы, 0,5 кг мяса, 1,5 крупы, 350 г масла, пиво, вино и другие продукты. Она по отношению ко мне поступила подло, зато продлила жизнь двоим своим детям и себе. На первую декаду декабря из продуктов еще ничего не дают.
18 декабря 1941 года
Голод свирепствует. Народ падает, как отравленные мухи; валятся на ходу и больше уже не встают. Хоронят без гробов. Умерли мои лучшие рабочие А. Кузьмин, Баболин, Кузнецов. Боюсь за себя. Впервые подумал, что больше двух недель никак не продержусь. Хочется жить. Очень не хочется умирать, а смерть близка.
21 декабря 1941 года
Умерла Дюбкова. Ночью из 15 человек на работу пришли только мастер Гончарюк и уборщица. Все рабочие опухли, не могут прийти в цех. Вчера из восьми человек упали трое. Отправил на трехтонке в поликлинику.
Не могу ходить. Подламываются ноги. Вздуло живот, кружится голова, темно в глазах. Неужели настал мой черед?
24 декабря 1941 года
В цеху сейчас работаю и днем, и ночью. Домой ходить некогда. Работаю начальником мастерской и заменяю Статникова и Клебанова. И тот, и другой больны от голода, а мастера исчезают каждый день. Из шести имеющихся в моем распоряжении мастеров трое свалились. Пахомов, Смыслов и Поляков умерли. Сегодня из нашего цеха умерло 8 человек.
Живу в цехе. До 1 января домой пойти, пожалуй, не удастся. Как хочется жить. Только бы не заболеть и не упасть.
1 января 1942 года
Жить стало легче. Прибавили хлеба. Теперь я уже получаю по 350 г. Это уже хорошо. Тем более что в столовой обеды резко улучшились. Мы спасены – смерть была близка. Сегодня на моих глазах умер в цехе один рабочий. Это ужасно.
24 января 1942 года
Трамваи так и не ходят. По-прежнему молчит радио, нет света, нет воды, газеты и письма не носят – живем словно на дне фантастических трущоб. Надеюсь, и для меня наступят дни, когда все это будет вспоминаться как что-то нечеловеческое, неповторимое, однажды геройски пережитое. Как бы скорее всему этому конец. Хочется отдохнуть, хочется еще пожить.
24 января 1942 года
С сего числа прибавили по 50 г хлеба. Теперь получаю уже 400 г настоящего по качеству хлеба.
3 февраля 1942 года
Кружится голова, трудно ходить и не могу стоять (не могу стоять более трех минут). Если суждено упасть, передайте эти записки моей жене. Она должна знать, что и в последние минуты жизни в сердце я с ними.
12 февраля 1942 года
Сегодня проходил мимо кладбища. Я увидел ужасную картину. В яму, вырытую взрывом динамита, было набросано больше сотни ожидающих погребения трупов. Сегодня ночью таким же взрывом их накроют землей, и это будет их вечная могила. Рядом с ямой в беспорядке валялись голые мертвецы без ног, рук, голов, но более всего без мягких мест. Часть трупов завернуты в мешки и простыни (очевидно, они имели родных). Таких бесхозных мертвецов я насчитал более семидесяти штук. Дело было к вечеру, но трупы продолжали подвозить.
13 февраля 1942 года
С 11 февраля прибавили по 100 г хлеба. В магазине стали давать крупу и другие продукты. ‹…›
В связи с надбавкой хлеб у спекулянтов подешевел. Вместо 800 руб. за килограмм можно найти за 500. Папиросы, пачка, 150 руб., спички, коробка, 10 руб. Продажа без всякого стеснения здесь же, в магазине или около него. Спекулянты набивают карманы. На Ржевке, Пороховых на углу улиц или в магазине образовались толкучки, и такие многолюдные, что не уступают подчас барахолке 1935 г.