Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах

Коллектив авторов

После дождя к деревьям и кустам нельзя прикоснуться. С ветвей от ветра падают холодные брызги дождевой воды. Наступает ночь. Темное небо разрезают вспышки осветительных ракет противника. Стрельба не прекращалась. Фронт совсем рядом.

Незаметно подкрался дымный рассвет. Люди поднимались с травы и расправляли онемевшее тело, закуривали украдкой, по-мальчишески пряча папироску в кулаке. Начал моросить дождь. Мы закусили холодными консервами. С рассветом нас выстроили повзводно, поротно и побатальонно. Низко над лесом залетели фашистские стервятники. Они фотографировали нашу дислокацию так нагло, что задевали бронированным брюхом своих машин верхушки сосен. Пулеметно-оружейная стрельба усилилась. Нам объяснили боевую задачу –

необходимо выбить немцев из Среднего Села, находящегося от нас в двух-трех километрах. Вооружившись винтовками, гранатами и бутылками с горючей смесью, мы двинулись вперед. Я с любопытством следил за выражением лиц бойцов. На большинстве из них заметен страх. Одни отстают, другие забегают вперед. Командиры путают команды, теряются в обстановке. Получилась путаница и неразбериха, а самолеты противника, будто издеваясь, в упор расстреливают нас из пулеметов. ‹…›

Появились первые раненые и убитые. Приступили к работе санитары и военфельдшеры. Наших самолетов не было видно. Мы видели не только фашистскую свастику на крыльях и кресты на фюзеляжах, но и лица летчиков, до того низко летали самолеты. ‹…› Мы метались из стороны в сторону. Все бросились на землю, пытаясь укрыться за пни и кочки. ‹…› По нам вели огонь из минометов, пулеметов и автоматов. Лес наполнился шумом и треском. Мучила жажда. Сердце билось учащенно. От перенапряжения кружилась голова. Мысли путались и сбивались. ‹…›

Солнце пряталось за тучи. Утро было серым и дымным. В полдень ожидалась жара. Мы вели беспорядочный огонь. Я успел израсходовать около сотни патронов. Над головой свистели пули и жужжали мины.

С большими потерями выбили противника из села. Немцев в селе было немного. С полсотни человек. Раненых они унесли с собой, убитых мы нашли всего три или четыре человека. Нашему капитану оторвало снарядом обе ноги.

Полдень. Изнываем от жары. Пить из колодцев нам запретили во избежание отравления. Нашлись смельчаки, которые попробовали воду и нашли ее пригодной для питья. Тогда сотни уставших, изнывающих от жажды бойцов окружили колодец.

Подходили с флягами, кружками, банками, котелками и даже пилотками. Запомнилась такая картина: на фоне пылающих домов у высоких колодцев стоят, сидят и лежат измученные трехчасовым боем бойцы, жадно пьют воду кто из чего, курят, стоя оправляются. ‹…› Из сарая тащат связки колбасы, охапки буханок хлеба, консервов, делят, ругаются, прячут по карманам, едят с жадностью, другие остаются голодными.

Настроение от первой встречи с врагом осталось неприятное. Визг мин, свист пуль, стоны раненых, их мольбы дать глоток воды, помочь, пристрелить, чтобы избавить от мук, а в результате пустая деревня с четырьмя трупами немцев. И все же в целом настроение бодрое, боевое.

Начался артобстрел. Снаряды рвутся в десятке метров. Началась паника. При каждом выстреле инстинктивно прижимаясь к земле, выходим из села. И чем чаще и ближе ложились снаряды, тем быстрее двигались бойцы, пока наконец не побежали. Опять жертвы. Многие бежали во весь рост, выдавая себя и других торжествующему врагу, у которого при виде этого поднималось настроение. Я шел рядом с командиром взвода по направлению к опушке леса. По пути подобрали раненого в бедро. Ранение показалось тяжелым. Боец мучился, страдал. Наконец заговорила наша батарея, но быстро смолкла, подавленная немецкими снарядами.

Мы вошли в лес. В глаза бросились в беспорядке оставленные боеприпасы, продовольствие, амуниция и даже оружие. Хозяина не было. Полный хаос и безотчетность, никакой организованности и дисциплины. Санитары носили раненых в наспех раскинутые палатки, где им оказывали первую помощь до отправки в тыл. От холода зуб на зуб не попадал. Пошел проливной дождь. Мы промокли до костей, а главное, оружие стало сырым. Костры разводить было нельзя, чтобы не выдать себя противнику, который великолепно знал наше расположение. Дождь продолжал лить. Одежда стала тяжелой и липкой, промокли остатки табака, спички и бумага.

Смеркалось. Бойцы бродили группами и в одиночку в поисках своих подразделений. Задержали двух шпионов, переодетых в нашу форму. Отвели их в штаб. А сколько их расхаживало среди нас и разговаривало с нами?! Я не боялся так пуль и снарядов, как предательства и шпионажа. Гитлер позаботился наводнить нашу землю слизняками. Изредка над нами пролетали немецкие разведчики и штурмовики. Мы открывали по ним групповой винтовочный огонь. Они отвечали пулеметными очередями, после чего раздавались крики и стоны раненых. Около меня несколько человек остались лежать неподвижно, убитые и раненые.

Когда замолчал дождь и небо прояснилось, мы услышали со стороны Ленинграда шум моторов, а затем увидели на шоссе несколько танков и среди них КВ. За танками двигалась артиллерия и пехота на грузовиках. Мы стали выходить к шоссе. ‹…›

Около танка КВ шел сам Клим Ворошилов. Вид у него был бравый, воинственный и в то же время простой и притягивающий. Он шел легкой властной походкой. Одет он был в защитный плащ без знаков отличия. Из-под фуражки белели виски. Позади него волочилась легковая машина. В ней сидел военный с четырьмя ромбами.

– С восемью десятками мерзавцев не можете справиться?! Отставить «ура»!

Мы стали выстраиваться в боевые порядки. Всех обуял энтузиазм предстоящей битвы. Забыли усталость и пережитый страх. Первый маршал вдохновлял нас на сражение. Его слова прозвучали как воинственный клич. Мы проверили оружие, пополнили боеприпасы, вышли на дорогу. Но вскоре пришлось отступить в придорожную канаву. Мы шли по воде и грязи, а по дороге помчались вперед танки. Впереди завязался бой. Наша артиллерия била по немецкой. Завязалась дуэль артиллеристов. В звонком прохладном воздухе зарокотали моторы. Появилась наша авиация. Разгорелся воздушный бой. Слышались разрывы бомб. Небо после дождя сделалось удивительно живописным. Умирать стало весело и красиво. Земля, омытая дождем, и нарядное небо загудели, задрожали от разрывов снарядов. Воздух заполнился трескотней автоматов, пулеметов, винтовочными выстрелами, шипением мин, которые хором пели над нами. Пахло порохом и гарью. Мы быстро шли, пригибаясь к земле, иногда падая и плотно к ней прижимаясь. Противник обстреливал дорогу.

Танки проскочили село. Стали попадаться убитые. Особенно запомнились два мертвых немца. Один из них, запрокинув голову и оскалив зубы, лежал с открытыми глазами. Волосы курчавились белыми кольцами. Лицо было черное, как от удара молнии. Растопыренные ноги были изуродованы и окровавлены. От них шел пар. Второй лежал лицом вниз, раскинув руки и ноги. Одна рука была оголена по плечо. Кисти не было. Из-под живота вытекла струя крови. Она запеклась и почернела.

Эти трупы лежали на нашем пути. Приходилось переступать через них, обойти их было нельзя, иначе выдашь себя противнику. По селу метался огонь. Горели дома и угодья крестьян. Мычали перепуганные не доеные коровы. Визжали уцелевшие свиньи, кудахтали суматошные куры, и заливисто, злобно где-то лаяла надоедливая дворняга. Жителей видно не было. Только раненые и убитые бойцы обеих армий попадались навстречу. Кстати, ни одного раненого немца я не видел. Встречались только убитые. По-видимому, их успевали забирать. Теряя людей, мы продолжали под обстрелом идти вперед. Кончилось большое село, миновали поле, на опушке леса перед атакой короткий привал. По нам бьют из пулемета. Меня мучило нетерпение встречи с немцами. Я весь горел от волнения. Вошли в сумрак леса. ‹…› Рассыпались цепью. Повсюду свистели пули. Раненые встречались на каждом шагу. Санитары не успевали управляться. Им охотно помогали бойцы: только бы задержаться, не идти вперед. Я это понял не сразу. Нас поливали пулями, как из гигантской лейки. По нашим спинам били «кукушки». Мы отвечали слабым винтовочным огнем. Брали силой, то есть количеством людей.