Повседневная жизнь паломников в Мекке
Шрифт:
Надо сказать, что «хороший образец» тщательно заботился о своем внешнем виде. Его выбор женщин и ароматов был всегда утонченным. Он пользовался, согласно традиции, разными видами эссенций, за ним всегда оставался благоухающий шлейф. Близкие видели, что он тщательно умащает волосы и бороду.
Одежда Мухаммеда также была пропитана ароматическими веществами. Из-за этих привычек его, бывало, принимали за торговца духами и маслами. По пятницам посланник сжигал у мечети в Медине сандаловые дрова и возливал на них бальзам, принесенный ему архангелом Гавриилом. Эту практику отметили и античные ученые Запада. Отец истории Геродот (484–425 до н. э.) писал, что «Аравия распространяется, подобно божественному аромату». В связи с этим даже появилась легенда. Долгие века Запад считал Аравию чем-то вроде аптеки, где производятся ароматические вещества и духи, которыми она обеспечивает весь мир. Римский поэт Катулл (87–45 г. до н. э.) и Пьер Лоти (1850–1923), поколения историков и прозаиков, отразили в своих произведениях образ Аравии и населявших ее людей в благоуханном облаке пустынной
68
68 Геродот Галикарнасский — античный историк V века до н. э., прозванный «отцом истории». Его «История» о греко-персидских войнах содержит ценные сведения по истории, этнографии и религиозных верованиях народов древнего Ближнего Востока, в том числе Северной Аравии. Гай Валерий Катулл — крупнейший римский поэт I века до н. э. Описал свои впечатления от путешествия по Малой Азии в поэме «Атис» и ряде стихотворений. Пьер Лоти (1850–1923) — французский беллетрист и моряк, прославился в Европе описанием любви офицера французского военного флота и турчанки в романе «Азиаде» (1879) — Зегидур пытается доказать, что в европейской традиции с эпохи античности господствовало романтическое увлечение Аравией, но не находит тому убедительных примеров. Упоминаемые им образцы европейской научной прозы и беллетристики никак не связаны друг с другом. К тому же Геродот лишь вскользь упоминает имена богов арабов, а Катулл вообще не писал о них.
Иногда отношения мусульман к благовониям становятся казуистикой. Так, при принятии ихрама запрещено использовать некоторые ароматические вещества, например те, в которые входят «женские» компоненты: шафран, камфара, мускус, амбра, алоэ и т. д. А вот «мужские» запахи, такие как жасмин и роза, напротив, разрешены. Комментаторы Корана всегда ссылаются на пример Мухаммеда, пропитывавшего маслами волосы и бороду и навещавшего своих жен перед тем, как принять ихрам. Говорят, что его мужская сила была подобна силе 30 человек. Кроме того, устанавливают тонкие различия между запахами, могущими осквернить состояние ритуальной чистоты, и запахами, которые не несут никакого вреда. Рекомендуется, например, вдыхать запах яблока, лимона и даже полевых цветов. Но гвоздика, лавр, нарцисс, базилик, фиалка и мелия вызывают споры среди ученых улемов, так как они используются в разнообразных целях: из них получают ароматические эссенции, но из них же получают лекарства и красители. «Безопасно» ли дышать ароматами, плавающими в воздухе парфюмерного магазина, облокачиваться на пропитанную духами подушку, пожать руку человеку использующему благовония? Вот вопросы, которыми задаются многие мусульмане. Но во всяком случае, если не считать уже оговоренных запретов, использование духов и масел соответствует положениям ислама: ведь это приближает верующего к «модели».
Ограниченное использование благовоний и бальзамов христианами и иудеями имеет своим происхождением, вероятно, мусульманский предрассудок, широко распространенный среди слоев уммы, незнакомой с «людьми Писания».
Мусульмане часто наделяют последователей Моисея и Иисуса определенными человеческими качествами, помимо явных недостатков, но также они считают их нечистоплотными и даже «неприятно пахнущими». «Неверные» точно так же думают о мусульманах, но это их мнение обладает религиозной коннотацией. «Евреи и христиане не красятся, это отличительная черта, по которой узнаете их», — говорил Мухаммед своим последователям.
Спальня. Гигант с пышными усами, похожими на велосипедный руль, сурьмит веки, а француз терпеливо держит перед ним небольшое зеркало. Аталла выливает на себя бриллиантин и одеколон. В коридоре слышится чей-то крик: «Во всем городе кончились бритвенные принадлежности!» «А бриться-то как?!» — с тоской отзывается другой голос. Бриться необходимо. Но где? Кабинки туалетов засорены и замусорены. «Пойдем спать, а завтра Аллах покажет нам выход из этой ситуации», — басит бородач, глядя на нас из-под сильно накрашенных век.
Нужно ложиться, не обращая внимания на шум, поднимающийся на всех этажах, несмотря на раздражающий скрежет затупившихся лезвий, которыми соседи пытаются побрить в полной темноте подмышки и лобок. Некоторые правоверные так переживают за качество своего хаджа, что темнота их ничуть не смущает, не смущает их и опасность порезаться в самом неподходящем месте.
«Аллах Акбар!» — начинается призыв к утренней молитве. «Молитва лучше сна!» — взывает к верующим муэдзин. Сосед дружески пихает нас ногой: «Поднимайтесь, лежебоки! Вы приехали пожинать урожай добрых дел или дрыхнуть? Ну, ну, давайте!» Эта грубоватая манера вмешиваться в дела другого человека — основа мусульманского способа жить. У верующего нет «своего собственного» тела, он — часть уммы. Без нее
Совершить омовение в отеле не представляется возможным. Может, в окрестностях Заповедной мечети повезет больше. Легкий ветерок пролетает по улице. На обочине дороги ждут часа отправки вереницы грузовиков, фургонов и автобусов. Небо бледно-голубое, но розовая волна уже набегает на него с краю. Все приглашенные облачены в специальные одеяния. Они надушены, волосы оттенены хной, глаза подведены, десны и губы (так же как ладони и ступни) выкрашены охрой с помощью сивака или другим традиционным подобием зубочистки. Увы, они похожи на жиголо, однако сами весьма довольны собой. «Ты просто великолепен, тебе очень идет рыжий цвет волос и сурьма», — восхищается алжирец своим другом. Другой паломник приводит в замешательство спутников: только сейчас они обнаружили, что он носил парик. Сейчас он гордо идет по улице, а его лысина сверкает едва ли не ярче солнца. Пророк запрещал носить накладные волосы даже женщинам. «Те из женщин не вдохнут аромат рая, — предупреждал он, — кто носит открытую одежду, чья походка лишена скромности, кто воздвигает на голове горб, подобный горбу верблюда». Последнее определение является намеком на традиционные прически, набитые паклей для придания им объема. Пророк не бросал слов на ветер. Верующие не носят украшений напоказ, они молчаливы и робки и кажется, что они не имеют никакого отношения к хаджу.
Мы направляемся к Хараму. С нами идет группа высоких и худых афганцев, двигающихся торжественной процессией. Их бороды пылают, как «кустарник, охваченный пламенем», по выражению Хасана ибн Сабита, [69] любимого поэта Мухаммеда, а волосы — настоящая радуга, в которой цвета варьируются от огненно-рыжего до пепельно-серого. Это партизаны, они вернутся на фронт джихада после того, как покончат с этой святой войной — паломничеством. Двое из них инвалиды — у одного нет руки, у другого — ноги. Они носят протезы, это разрешается традицией, знающей историю о спутнике пророка, потерявшем нос во время битвы. Ему изготовили недостающую часть тела из серебра, но плохо затянувшаяся рана нагноилась, и посланник Бога посоветовал ему сделать золотой нос.
69
69 Хасан ибн Сабит — поэт VII века из племени Хазрадж в Ясри-бе, воспевший распространение ислама среди жителей Аравии.
Все юные жители Мекки яванского происхождения предлагают своим соотечественникам, прибывшим издалека, сладости. Хрупкие, с искрящимися глазами, мальчишки суетятся вокруг клиентов, всячески демонстрируя свой товар. Рядом с ними бесчисленная армия слепых, горбунов, прокаженных и прочих убогих знаменует своим присутствием близость Харама.
Молодой человек пытается развязать охапку веток аракового дерева, чтобы сделать из них сивак. «Для чего он?» На этот вопрос юноша отвечает: «Не знаю. Просто это сунна». То есть привычка Мухаммеда и ей нужно следовать. Правоверные торопятся приобрести священные зубочистки. Алжирец покупает целую связку, чтобы раздать их родственникам и друзьям, а может, чтобы перепродать. Сивак — обыкновенный кусочек дерева, конец которого обструган в форме пинцета. Пользоваться им нужно строго в соответствии с правилами, которые дал Мухаммед: «Чистите зубы по их ширине», так как по длине, сверху вниз, их чистит дьявол. Как свидетельствует Айша, сам пророк чистил зубы каждый день, вплоть до своего ухода из этого мира.
В дверях Заповедной мечети суетится народ. Многие не смыкали глаз этой ночью. Босоногие солдаты стоят на страже порога Дома Божия, в одной руке сжимая четки, в другой — автомат. Мы, как положено, переступаем порог правой ногой, ибо «когда приходит день пятницы, ангелы стоят у каждой из дверей мечети и записывают правоверных в порядке их появления». Итак, мы в списке. Сегодня умма одета в униформу: ихрам, маленький коврик под мышкой, зонтик, вьетнамки, сивак и макияж… «Боже, они похожи на солдат во время военного сбора», — замечает один француз.
Как ни странно, матаф не так переполнен, как этого можно было бы ожидать. Может, паломники еще спят? Или, может, они стали жертвой дьявола, как об этом говорил Мухаммед: «Когда вас сзывают на молитву, нечистый портит воздух и заглушает призыв»? Многие, скорее всего, ждут своей очереди в туалет, чтобы совершить омовение. Пятничная молитва, освящающая органическое единство уммы, является основной. Мусульманское название этого дня, аль-джума,заключает в себе целую программу: слово происходит от арабского корня, значение которого многозначно. Это и «мечеть», и «сбор», и «толпа», и «религиозная община», и «сжатый кулак», и «соглашение», и «слияние», и «союз полов». Понятно, почему основатель ислама обрушивал громы и молнии на головы тех, кто оставался дома в день воссоединения: «Именем того, кто держит в своих руках мою жизнь, я хотел иногда повелеть принести дров для костра и, когда принесут их, созвать людей на молитву и назначить человека руководить ею, а самому вернуться и предать огню жилища тех, кто не присоединился к молящимся».