Повседневная жизнь Парижа в Средние века
Шрифт:
Но на заре Нового времени некоторые ремесла стали считать корпорации слишком стеснительными, и ремесленники принялись селиться в пригороде, за городскими стенами, вне контроля со стороны парижских ремесленных цехов. Именно в этот момент общая картина корпораций стала разрушаться, что историки зачастую принимают как данность, в то время как внутренние ограничения, в частности необходимость изготовления «шедевра», закрывающие доступ к званию мастера для самых бедных людей, становились жестче, при этом число исключений и привилегий, предоставляемых детям мастеров, росло. Разрыв между наемными работниками и мастерами увеличился, и ученики и подмастерья начали создавать собственные организации для защиты своих интересов. Это значит, что под маской непогрешимой преемственности, создаваемой уставами, происходили радикальные изменения.
Глава восьмая
Система солидарности,
Повседневная жизнь парижан была организована внутри сложных социальных систем со сложившейся строгой иерархией, считавшейся незыблемой. В ту эпоху обитателям великой столицы их город представлялся таким местом, где можно обрести своего рода социальную безликость, пространством свободы, где можно стряхнуть с себя тяжелые семейные узы, пренебречь ограничениями, навязанными социальным положением, зажить по-другому. Большой город способствовал развитию объединений по собственному выбору, например товариществ, которые гарантировали своим членам помощь и поддержку. Больше свободы, больше солидарности между равными — вот черты, предвосхищающие современное общество.
Однако эти системы солидарности или организации труда, которые выбирали для себя средневековые люди, обладали ограниченными возможностями и ставили перед собой скромные цели. Они не стремились ни к каким радикальным социальным потрясениям, не ставили под вопрос ни формы правления, ни гегемонию Церкви. Впрочем, Церковь их и вдохновляла: она представляла образец общин равных людей (например, аббатство или коллегия), узаконивала солидарность, требующую равенства между членами группы, или необходимость делиться и перераспределять богатства.
Такие аспекты трудно выявить из документов. Они представляют собой этап длительной и постепенной эволюции, которая далеко не закончилась к концу XV века. Их можно выявить только по контрасту. С этой целью мы рассмотрим три момента: изменения в семейной среде, место женщин в лоне семьи и в мире труда и, наконец, круговую поруку, которую с XIX века представляли как прообраз профсоюзов.
Семейный круг, более узкий, а потому менее тесный
Тенденция, вследствие которой во всем обществе роль, большой семьи уменьшилась в пользу узкого семейного круга, еще ярче проявлялась в таком большом городе, как Париж. Семья — это супружеская чета и дети, как о том неоднократно свидетельствуют архивные документы, в частности касающиеся недвижимости. Это важное положение стало следствием религиозных императивов, продиктованных Церковью, которая определяла брак как таинство: строгая моногамия, добровольный союз, нерасторжимый в земном мире. Историки часто отмечали, что эти требования становились обузой прежде всего для вельмож и королей, поскольку простые смертные не имели средств к полигамии и охотнее соглашались на свободный выбор супруга, ибо узы родства не так тяжелы, если нечего завещать и не приходится отстаивать клановые интересы.
Арендные договоры XIV–XV веков дают нам больше информации и показывают, что эта тенденция получила логическое завершение. В таких документах оговорены условия, на которых владелец уступает свою недвижимость за ежегодную плату и с учетом соблюдения некоторых правил. В них называется арендатор, приводится имя его жены, данное при крещении (правда, не всегда). Аренда обычно бессрочная, но порой пожизненная. В конце XIV и в начале XV века в пожизненных договорах упоминались, помимо арендатора, его жена и дети, уже рожденные или будущие, — формулировка, определяющая семейную норму. Остальных родственников могли упомянуть в случае расширения аренды; случалось, что арендатору удавалось вписать в список пользователей договора и лиц, не относящихся к его семье.
В повседневной жизни основные связи между мужем, женой и детьми могли временно распространяться на родственников по восходящей линии (отца и мать) и по боковой линии (братьев, сестер), чтобы вести торговлю в лавке или расширить ремесленное предприятие. Родственными связями во многих случаях объяснялись займы, обмены или договоренности, связанные с браками, в том числе повторными. Их можно изучить только применительно к богатым и могущественным, поскольку в таких семьях связи и союзы систематически поддерживали, развивали, сохраняли в письменных документах, а родственники сплачивались в многочисленную группу, обеспечивавшую своим членам поддержку и повышение. Генеалогическое древо аристократов являет собой самую отточенную форму семейного самосознания, тщательно хранимого в памяти.
Для людей не столь высокого полета семейные узы, конечно, были важны, но оказывались не столь крепкими. У парижан очень часто были провинциальные корни, о которых
Налоговые источники, представляющие в виде упорядоченных списков сведения о парижских налогоплательщиках, содержат правила и исключения. Конечно, информация о семьях скупа и неполна, но может послужить основой для исследования, опирающегося на точные и систематизированные данные. В самом деле, списки «дворов», расположенных на одной улице, порой содержат дополнительные указания после имени налогоплательщика. Клерк, помечавший имя и звание людей, вносивших плату, мог добавить по своей инициативе сведения о семье, полученные от самого налогоплательщика или от его соседей, поскольку такие уточнения способствовали идентификации человека. На примере податной книги от 1297 года можно проанализировать несколько особенностей обычных семей. Такие примечания не позволяют определить распространенные количественные параметры, но создают конкретную картину семейного вопроса в определенный момент. Этот список, составленный несколько позже реестра Этьена Буало, также соответствует периоду роста и процветания города, хотя на троне был уже не Людовик Святой, а Филипп Красивый.
В реестре содержится список налогоплательщиков, выплачивающих подать более пяти су (Больших) и менее пяти су (Малых). Мы не будем вдаваться в исследование этого налога, нам важно разделение относительно богатых (ибо дворяне, священнослужители и клерки были освобождены от налогов) и относительно бедных (которые тем не менее обладали движимым имуществом или доходами, на основании которых рассчитывался налог).
Большинство записей содержат только имя главы семьи (порой с указанием его профессии) и сумму взимаемого с него налога. Однако в 338 записях содержатся дополнительные сведения о семье, которые можно распределить по двум категориям примечаний, добавляемым клерком, когда он следует по улице, чтобы выявить каждый «двор», облагаемый налогом. Во-первых, это примечания о родственных отношениях, касающиеся «двора», соответствующего с тем, который только что был записан, как, например, в таком случае: «Адам де Сеспи, лавочник», а следующий двор, соответствующий соседнему дому, — «Жанна, мать его жены». То есть этот Адам, торгующий в розницу всякого рода товаром, проживает рядом с матерью своей жены, и эта подробность может говорить о том, что именно благодаря браку он смог открыть свою лавку. Когда какой-нибудь родственник записан как полноценный налогоплательщик, значит, он (или она) обладает собственным домом с домочадцами. Во-вторых, записи, включающие помимо имени главы семьи еще одно имя с уточнением «и его сын» или «и его сестра», порой дополняют ставку налогообложения. Эти люди жили вместе и в глазах распределителей налогов образовывали один двор. Такие примечания неравномерно распределены между списками Больших и Малых. Больше всего примечаний к первому списку, поскольку Малые удостоились лишь двадцати пяти.
Первая серия пометок (соседствующие родственные дворы) не таит в себе сюрпризов, однако поднимает некоторые интересные вопросы. Такие указания встречаются по всему городу. Наиболее частая запись — о налогоплательщике и проживающем в соседнем доме сыне или дочери; среди детей, поселившихся по соседству, первыми идут сыновья (около 60 записей), но также дочери, названные либо прямо (17 записей), либо косвенно: через пометку «и его зять» (37 записей). В первый подсчет можно включить и несколько записей, в которых упоминаются дети, например: «и пятеро его детей», или же ссылку на детей от первого брака, например: «и дети его жены». Ссылки на других родственников встречаются редко, за исключением братьев (28 записей), нескольких племянников и племянниц, одного-двух кузенов, шуринов. Обычно ремесло хозяина соседнего дома не указывается, поэтому совсем не обязательно, что общность проживания сопровождается общностью ремесла, даже принадлежностью к одному цеху, но это вероятно во многих случаях. Совокупность связей и взаимопомощи, существующих между соседними дворами, конечно, имеет большое значение, но важно не это: сыновья, дочери и зятья приобрели автономию, отделились от отеческого двора, вышли из-под власти отца семейства. Дворы такого типа упоминаются в основном в списке Больших.