Повседневная жизнь российских подводников
Шрифт:
Не ходили бы в наши полигоны, не было бы и подозрений. Тем более, что по вашей, господа, вине, у берегов Кольского полуострова, а не у берегов Флориды, произошло уже не одно столкновение ядерных субмарин. А ведь любая подводная лодка это по сути дела увеличенная до размеров обитаемости торпеда. Ее носовая часть также взрывоопасна, как и головная часть торпеды. Не бейте по торпеде кувалдой, она и не взорвется. Не бейте подводную лодку по торпедному отсеку таранным ударом, он тоже не взорвется. И тогда не придется гадать - а что же там так рвануло?
Скрытый подход к чужим берегам атомной да и неатомной подводной лодки должен считаться недружественным актом, рецедивом Холодной войны. Если мы доверяем друг другу в космосе, если мы приглашаем на маневры сухопутных
Нет нужды доказывать как необходима Военно-морскому флоту спасательная техника. Председатель севастопольского Морского собрания бывший подводник-североморец Владимир Стефановский высказался по этому поводу очень резок, но справедлив: «Гибель «Комсомольца» мы переморгали. Неужели переморгаем и «Курск»?! Неужели и она нас ничему не научит? Доколе мы будем относиться к подводникам как к торпедному мясу, недостойного спасения?… Необходима международная стандартизация спасательной техники, чтобы не примерять в последнюю минуту тубусы и люки спасательной техники…» Жизненно важная мысль! Об этом же сказал и президент России Владимир Путин - нужна унификация спасательного оборудования для подводников.
Воистину, пока гром не грянет… Гром грянул в очередной раз и сразу же было принято постановление о создании трех морских спасательных центров под эгидой МЧС. Насколько эффективной окажется такая структура покажет жизнь. В любом случае это лучше, чем ничего.
Катастрофа «Курска» еще раз показала, что ВМФ совершенно не готов к той информационной войне, в которую он уже давно втянут и которая ведется против “военно-морского монстра России” ассами средств массовой информации, точнее будет сказано - средствами формирования общественного сознания. Проигрывать в этой войне так же опасно, как и в реальном сражении.
Уважаемые коллеги, собратья по журналистскому цеху, если б вы только знали, как нас не любят на флоте. Некоторых просто ненавидят. При чем не только адмиралы, а что обиднее всего - корабельные офицеры, мичманы, матросы. Нелюбовь эта пошла с 1989 года, после гибели “Комсомольца”. Потеря корабля, а тем более подводной лодки воспринимается на флоте чрезвычайно остро и болезненно - от главкома до матроса-свинаря на подсобном хозяйстве. И когда вокруг трупов погибших подводников развернулась беспрецедентная вакханалия поспешных дилетантских обвинений, подтасовок, явной лжи, флот обиделся. Весь флот, а не только Главный штаб. Хорошо представляю себе, как и сейчас, едва пришли первые тревожные известия о “Курске”, кто-то из московских адмиралов распорядился - “Этих… - не пускать!” И флот с большой охотой стал исполнять это приказание. А кому понравится, когда на похороны близкого вам человека вдруг ввалится настырная крикливая бесцеремонная толпа да еще начнет задавать вопросы - признавайтесь, а не вы ли ухайдакали покойничка?!
Приказ - журналистов не пускать - эмоционален, и как все эмоциональное не разумен. Флот не прав. Ему никогда не удастся вычленится, отгородиться от того общества, которое его породило и часть которого и составляет -то “личный состав ВМФ”. За каждым журналистом, даже самым “длинноволосым и расхристанным, наглым и полузнающим” (именно такой образ нашего брата сложился у моряков) стоят тысячи читателей и миллионы телезрителей, которые жаждут информации о том, что резануло по сердцу всех. Флот обязан был, несмотря на все свои обиды, предоставить журналистам офицера, хорошего знающего морское дело и владеющего правильным русским языком, (а не чудовищным канцеляритом - “личный состав “Курска” пресек критическую границу своего существования”), который бы не дергался в предписанных ему рамках, а внятно объяснил что к чему, да еще бы провел корреспондентов по отсекам ближайшей подводной лодки. Многие бы сменили тон своих выступлений. Увы, ничего из этого не было сделано.
Одна из журналисток подслушала телефонный разговор замначальника пресс-службы Северного флота капитана 2 ранга Игоря Бабенко со своим отцом. Тот высказал ему свое личное мнение, что живых в отсеках «Курска» навряд ли кто остался. Фонограмма этого разговора была опубликована в газете чуть ли не как свидетельство «заговора адмиралов» - сами уже все знают, а нам гонят туфту. И никого не смутило, что журналистка вторглась в частную жизнь человека, который делился своими предположениями не как должностное лицо, а как сын, отвечавший на вопросы отца. Имел ли Бабенко на это право? Думаю, что да. Имела ли право журналистка подслушивать частный разговор, записывать его да еще обнародовать? Насколько это совместимо с журналисткой этикой да и с Законом о праве на невмешательство в личную жизнь граждан? Предвижу ее возмущение - а что же он, начальник пресс-службы, не говорил нам всей правды? А он и не обязан был говорить вам «всей правды», тем более, что «вся правда» о том, есть ли жизнь в отсеках «Курска», не была известна никому.
Беда еще и в том, что нашими и ненашими стараниями сформирован образ подводного флота России. Он определяется одним словом - «катастрофа». «Комсомолец», «Курск»… Не важно, что трагедии этих кораблей разнесены по времени на десять с лишним лет, не важно, что за эти погромные годы наши подводники уходили от своих причалов в глубины арктического океана, обошли его весь по периметру ледовой кромки, всплывали на северном полюсе, запускали из-под воды спутники в космос… Об этом и многих других достижениях старательно умалчивали. Но уж когда пришла беда, сделали из нее всемирное телевизионное шоу. Разве что гибель принцессы Дианы, собрала подобную зрительскую аудиторию. Им бы, ребятам с «Курска», при жизни, хоть чуточку такого внимания…
Не думаю, что Пентагон бы в подобной ситуации позволил то, что позволено было российским телерепортерам - вести прямой репортаж с места гибели атомохода. У адмиралов с берегов Потомака давно заготовлена для настырной прессы универсальная формула: «Мы никогда не комментируем действия своего подводного флота». «Никогда»!
– понимаете, это наша традиция, и нет причин нарушать ее в данном конкретном случае. Очень удобно - традиция! И никому в голову не приходит возмущаться насчет закрытости военного ведомства США. Умалчивается даже то, какие именно подводные лодки находились в российских полигонах в дни учений Северного флота. Верьте нам на слово: «ни одно военное судно США не было вовлечено в происшествие с «Курском». И верьте нашим сонарам. Что расшифруем и что огласим (официально или неофициально в виде «утечки информации») в том и будет разгадка гибели русского подводного крейсера. А для тех, кто засомневается - коронная фраза - «мы никогда не комментируем…»
А мы комментируем. Да так, что покойники в затопленных отсеках переворачиваются… Я не удивлюсь, если в следующий раз, (не дай Бог ничего подобного!) при иной экстремальной ситуации тот же начальник пресс-службы Северного флота заявит наседающим на него журналистам: «Господа, мы не комментируем действия своего флота! Отныне это наша новая традиция».
На международном конгрессе моряков-подводников я подошел к бывшему командиру американской подводной лодки «Халибат» кэптену Муру. Эта субмарина тридцать два года назад была направлена на поиски бесследно сгинувшей в Тихом океане советской подлодки К-129. Об этом сообщалось в открытой печати. Мне нужно было кое что уточнить, но кэптен Мур, сказал, что он не уполномочен давать каких-либо сведений о том походе. Нынешним летом я обратился к бывшему командующему подводными силами Израиля контр-адмиралу Микаэлу Кесари с просьбой поделиться своей личной версией гибели израильской подводной лодки «Дакар», останки которой были обнаружены, спустя более тридцати лет в Восточной части Средиземного моря.