Повседневная жизнь современного Парижа
Шрифт:
— Что Вы решили делать после гимназии?
— По окончании гимназии мне выдали аттестат зрелости и я могла бы поступить в высшее учебное заведение, но в восемнадцать лет стала работать с семьей Зерновых. Отец их был доктором в России, у них были санатории на Кавказе, а Софья Михайловна Зернова занималась русскими, помогала найти работу, жилье. Один из ее братьев был философом-богословом в Оксфорде, а другой доктором, бесплатно лечил русских в Париже. Это была настоящая интеллигенция. Быть может, Вы слышали об Александре Дмитриевиче Шмемане. Его мать, Анна Тихоновна Шмеман, также занималась русскими, и они с Софьей Михайловной меня восемнадцатилетней девчонкой взяли с собой работать. В 19 лет я вышла замуж, в 1949 году у меня уже родился первый сын и мы перебрались с мужем в провинцию. Четыре года мне довелось проработать в «Русском очаге Казанской Божьей Матери» в департаменте Сена и Марна. В нем воспитывались тридцать русских детей, чьи родители находились в сложной ситуации. Возглавляла его Варвара Павловна Кузьмина, большой педагог, обучавшая детей по
— Владыка творил чудеса?
— Он всегда был просветленным, и каждый раз во время литургии у нас в «Очаге» не смолкал телефон: «Владыка Иоанн у вас?» — «Да, у нас». — «Дайте знать в алтарь, чтобы он молился о рабе Божьем таком-то, он очень болен!» Я передавала, а на следующую литургию звонили новые люди, уверенные в том, что молитвы владыки чудотворны… Однажды в Марсель из Харбина зашел по дороге в Америку корабль, чтобы высадить часть пассажиров (владыка занимался теми, кто бежал из Харбина). Тут неожиданно выяснилось, что в бортовых документах не оказалось какого-то американского штампа, без которого кораблю запрещалось пришвартоваться. Корабль должен идти дальше, капитан переживает, пассажиры в отчаянии — ведь это субботнее утро и администрация отдыхает. Тут владыка Иоанн отправляется в американское консульство и просит консула поставить нужный штамп. Тот упирается: «Я обязан дождаться понедельника, дабы связаться с господином послом и получить его личное разрешение». — «Так, значит, нет выхода?» — «Нет», — разводит руками консул. — «Хорошо, если у вас нет выхода, у Божьей Матери найдется, посему я здесь помолюсь!» — уверенно говорит владыка. Достает свою иконку Богородицы, садится и начинает усердно молиться. Консул понял, что владыка из кабинета не уйдет, разыскал посла и получил заветное разрешение. «Вот видите, — просветленно улыбнулся владыка Иоанн, — что мы не можем — Божья Матерь может»…
— Как складывалась Ваша жизнь после «Очага»?
— В 1967 году я искала работу и попала во французский лицей, где трудилась знакомая директриса. Вскоре стала педагогическим советником, то есть вторым лицом в лицее, но у меня не было диплома, а во Франции, чтобы получить статус государственного служащего, он необходим. Тогда я, по настоятельной просьбе очень любившей меня директрисы, в 49 лет, имея четырех детей и продолжая работать, пошла в Сорбонну, на факультет русского языка, и получила диплом! Нам стало легче, муж работал в хорошем месте — его пригласили трудиться переводчиком в нефтяную компанию, но однажды к нему обратился наш большой друг священник Александр Трубников: «В одном из старческих русских домов нет директора, Вы им должны стать». И муж решил еще послужить русским. Я в тот момент отдыхала на юго-западе Франции у друзей, он ко мне позвонил и сказал: «Мы, наверное, переедем в старческий дом русского Красного Креста в Шель». — «Почему?» — удивилась я. «Меня отец Александр Трубников просит там поработать. Если ты согласишься, то я поеду». Когда я объявила директрисе о моем решении уйти, она была поражена: так много сделать, чтобы получить этот пост, и все бросить? «Mais vous-^etes malade!» [8] — Мария Дмитриевна смешно и точно изображает гневное изумление рациональной француженки, улыбается и завершает: — Там мы вдвоем и проработали вплоть до смерти моего мужа.
8
Да вы потеряли голову! (фр.).
…Юрий Александрович Иванов скончался в 63 года. В Россию он съездить не успел — до перестройки оставалось два года. Он относился к той замечательной породе людей, которые умеют отдавать не считая, не ожидая похвалы или благодарности. Близкий друг Юрия Александровича, ласково называвший его «Ивашка», написал тогда Марии Дмитриевне и детям: «Может быть, Ивашка и сам не знал, насколько, кому и когда он сумел помочь. Просто спокойно, без лишнего шума, но твердо, он делал то, что было надо. С добротой и доброжелательством. Конечно, далеко не всегда было легко, но на это была вера и чувство юмора. Был он, вероятно, из редких очень больших людей среди нас». Похоронили Юрия Александровича, как и многих русских, на православном кладбище в местечке Сен-Женевьев-де-Буа, близ Парижа. Мария Дмитриевна, оставшись одна, осталась верна их общему стилю жизни — отдавать, делиться, помогать окружающим.
— Вы в течение долгих лет руководили и школой при соборе
— Сначала расскажу об основании этой школы. В 1931 году во Францию, в городок Клямар под Парижем приехала семья Осоргиных. Их было 33 человека. И среди них незамужняя Антонина Михайловна Осоргина, которая, когда они обосновались, начала заниматься русским языком и литературой со всеми своими двоюродными, троюродными и четвероюродными племянниками, потому что в русскую гимназию попадали не все, а она была очень культурным человеком и прекрасно знала литературу. Понемножку к ним присоединялись дети, жившие по соседству. Потом Осоргина переехала в Париж и создала четверговую школу, которая к 1950-м годам увеличилась до 200 человек. Впрочем, у меня же есть статья об Антонине Михайловне, сейчас я Вам ее дам, — спохватывается Мария Дмитриевна и приносит из кабинета две странички печатного текста.
Я их проглядываю и узнаю, что отец Антонины Михайловны был священником и всячески ей при создании школы помогал, что после войны главным ее помощником стал молодой монах, а впоследствии епископ Сильвестр, что Антонина Михайловна привлекла для работы в школе лучших преподавателей, многих профессоров Богословского института, студентов факультета русского языка в Сорбонне. Сама, будучи директрисой, продолжала преподавать литературу в старших классах, поражая учеников своим знанием Пушкина. Одно время при школе были устроены лекции для взрослых. Тогда выступали отец Василий Зеньковский, Александр Шмеман, Павел Евдокимов, Лев Зандер, Ковалевский…
Антонина Михайловна придавала большое значение детским выступлениям на традиционной елке в русской школе. Она сама сочинила несколько детских пьесок, составила инсценировки из классической литературы для старших, помогала ей в этом ученица Станиславского — Диамантиди. Антонина Михайловна также успешно готовила своих учеников к экзаменам во французских школах и университете. Для занятий составила «Грамматику с упражнениями» и «Историю русской литературы с древнейших времен и до Пушкина». Грамматика, которой пользуются в школе и по сей день, была несколько раз переиздана. В преклонном возрасте Антонина Михайловна ушла в монастырь, став матушкой Серафимой. Когда был основан «Голос Православия», первой начала составлять передачи, собирать материал, привлекать людей. Не забывала и о школе, большим утешением ей было знать, что ее посещают около ста детей уже четвертого поколения эмигрантов.
— Вот Вам и все сказано, — кивнула головой Мария Дмитриевна. — А меня Антонина Михайловна привлекла к преподаванию в 1964 году, зная, что я училась в гимназии и получила полное русское образование. В 1970 году, когда Антонина Михайловна ушла в Покровский монастырь, где провела последние пятнадцать лет жизни, школу возглавила Наталья Соллогуб, которая через три года передала ее мне. А я в свою очередь передала ее в 2000 году Елизавете Сергеевне Оболенской.
Параллельно с четверговой школой Мария Дмитриевна работала в Толстовском фонде, основанном дочкой Л. Н. Толстого и помогавшем эмигрантам из России. Ныне фонд во Франции уже не существует, а мюнхенский филиал занимается только вопросами культуры, но в свое время Мария Дмитриевна заполняла анкеты всем желающим уехать в Америку, а потом, когда Америка отказалась принимать русских, помогала обустроиться во Франции. Тогда она узнала Андрея Тарковского, Гинзбурга, Горбаневскую, Панина и многих других эмигрантов.
…По сегодняшний день Мария Дмитриевна участвует в жизни общины и церкви и 30-го числа каждого месяца посылает чек русской организации «Земгор», помогающей русским новой волны эмиграции — студентам и нуждающимся семьям.
— А помогают ли общине, собору и церковному хору олигархи?
— Нет. Собор Александра Невского существует благодаря нашему участию и французской поддержке. А олигархи должны России помогать, там их помощь действительно нужна.
— Но они и там почти не помогают.
— Не скажу. Я часто езжу в Россию к дочери — она живет в Москве и работает атташе во французском посольстве. Зная, что я занималась старческими домами, меня повезли однажды зимой, под снегом, посмотреть частный старческий дом в трех часах езды от Петербурга. Приехали в большой деревянный дом, там человек 15 стариков. Поели вместе, потом заведующая мне предложила: «Вы находитесь здесь в имении одного русского, который нам этот дом предоставил. Пойдемте, я Вам все покажу». Я всю жизнь слышала слово «имение» от моих родителей, от дедушки, бабушки, но это для меня был миф (моя мать, урожденная Капнист, из-под Полтавы, их имение «Обуховка» находилось в Миргородском уезде). И вот тут я впервые за 75 лет жизни увидела российское имение. Это нечто такое, что не имеет границ, понимаете?! (Смеется.) Мы здесь все владеем частной собственностью, у меня есть загородный дом в Турени, но все это маленькое, а там, тем более под снегом, я увидела нечто огромное! «Это всё его?» — спросила я. «Да, — ответили мне. — Он себе дом построил, напротив построил дом своим родителям, рядом — дом родителям своей жены, возвел чудную церковь, дом для священника, потом дом для персонала, затем школу для детей персонала, построил ферму и начал уже строить большой каменный дом для престарелых». — «А чем он занимается?» — спросила я. «Поставляет дерево для построек». В 5 часов вечера зазвонил колокол, старики пошли в церковь, я за ними. Пел маленький хор, была первая неделя поста, и в церкви собралось много людей, один молодой человек читал Евангелие. Я вышла оттуда очарованная, поинтересовалась: «Кто этот молодой человек, который так хорошо по-церковнославянски читает?» — «Так это наш хозяин. Ему 38 лет, а его жена в хоре пела».