Повседневная жизнь современного Парижа
Шрифт:
…Сестра Гилен провела шесть лет в Киеве, училась на медицинском факультете. Украинский диплом врача во Франции не признается, и африканка устроилась санитаркой. Ночные дежурства в госпитале сменяются дневным плетением сотен тугих косичек чернокожим модницам, но африканка не жалеет о годах, проведенных у славян: «Это было самое счастливое время в моей жизни!» Говорят африканки на изысканном французском — их папа, государственный служащий Габона, хоть и обзавелся новой семьей, когда они еще были детьми, но оплатил обучение дочек в католической школе. Через несколько лет мама решила попытать счастья во Франции и приехала с ними в Париж.
— До того как стать маникюршей, я работала секретаршей. Как же меня невзлюбила одна из коллег шефа! Каждый день на меня жаловалась, говорила гадости, все надеялась чернокожую
Живет Гилен в Нантере и очень боится за свою единственную десятилетнюю дочь — как бы не обидели хулиганы, наводнившие город.
— Я крещеная, — с гордостью говорит Гилен, — каждое воскресенье хожу в церковь и причащаюсь. Только вот с венчанием ничего не вышло: слишком уж у папы моей дочки оказался плохой характер, чтобы выходить за него замуж. Мы расстались, когда она была совсем крошкой.
Когда дочь окончит школу, Гилен мечтает вернуться в Африку и открыть маникюрный кабинет в хорошем отеле.
— Не верьте, что в Африке только голод, болезни и геноцид. У нас есть красивые города, бескрайние пляжи и богатые люди.
Гилен обещает мне дать несколько рецептов острой африканской кухни, потом задумывается:
— Нет уж, лучше я как-нибудь приду к вам и сама покажу, как готовить. Всегда лучше увидеть, чем сверяться с поваренной книгой. Так что готовьтесь, приду с сестрой — ей очень хочется поговорить по-русски, с дочкой, и буду вас колонизировать!
…Вторая маникюрша, молоденькая Ноэль, приехала из Нигерии. Вышла замуж за француза, родила сына, но не ужилась в белой семье.
— Я для них слишком экзотическая птица.
На родине у нее остались две сестры и брат. Родители умерли, о детях заботится старенькая бабушка.
— Моему брату шестнадцать, и он всерьез занимается футболом. Через месяц должен приехать с командой в Париж Я возьму его, и мы пойдем в префектуру. Я буду кричать, плакать, валяться по полу, просить и умолять, но добьюсь для него разрешения остаться во Франции. В Африку он больше не вернется!
…В 1990-х годах на улице Гласьер 13-го округа сидел на скамеечке африканец по имени Джон Калепа Сенга, инвалид из-за пережитого в детстве полиомиелита. Он любил посудачить с прохожими, соседями, водителями автобусов. Этого конголезца знала вся округа. Болезнь не озлобила его, он был добр и отзывчив, рассказывал смешные истории взрослым и наивные африканские сказки детям. Казалось, что Джон всегда будет сидеть на своей скамеечке, но в декабре 2002 года его не стало. Осиротевшие жители округи долго еще приносили к ней букеты цветов с записочками: «Вы незабываемы», «Я вас любил».
…Эта история не изменит реалий: каждый третий житель Франции — расист. В начале 1950-х годов французская певица Жюльет Греко привела в шикарный парижский ресторан своего коллегу — чернокожего американского певца Майлза Дэвиса. Сперва метрдотель заулыбался: «Добро пожаловать, мадемуазель Греко!», но, увидев за ее спиной негра, окаменел: «У нас больше нет мест». — «Дайте мне вашу руку», — тихо сказала Греко метрдотелю. Тот протянул ей дебелую, чуть влажную руку. Греко плюнула ему в ладонь, закрыла ее и, ни слова не говоря, вышла. В 1990 году был принят закон Гэссо, усиливавший репрессии против расизма, но никаких особых изменений с тех пор не произошло. Два журналиста провели опыт: путем сложного макияжа и химических препаратов на несколько дней затемнили свою кожу до состояния негритянской и в новом обличье попытались устроиться на работу в Париже, снять квартиру, зайти в модное кафе и попросить хорошие места и т. д. На работу их брать отказались, квартиру не сдали, а в кафе предложили самые плохие места…
Помимо африканских эмигрантов в Париже живет много чернокожих французов с Антильских островов. В 1963 году премьер-министром Мишелем Дебре было основано бюро для эмиграции из заморских французских территорий. Вплоть до своего закрытия в 1981 году Франсуа Миттераном оно «импортировало» в Париж 160 тысяч чернокожих французов. Они получили места в отельном бизнесе и маленькие должности на государственной службе, но до сих пор чувствуют себя гражданами второго сорта…
Любому чернокожему, независимо от происхождения, сложнее устроиться на работу. В некоторых заведениях брать
Недавно государственное учреждение ЭРАТЭПЭ (RATP), обеспечивающее Париж общественным транспортом, решило не придерживать 45 тысяч рабочих мест для французов и граждан стран европейского содружества. Заместитель генерального директора Жозетта Теофиль поясняет: «Нам не стоит никакого труда подобрать на работу европейцев — спрос велик, но мы предпочитаем, чтобы работники транспорта походили на сегодняшних пассажиров». Облик пассажиров парижского метро и автобусов за последние сорок лет заметно изменился. Кадры документального фильма показывают хронику конца 1960-х годов: в переполненном вагоне метро среди толпы белокожих французов сиротливо стоит одна молодая негритянка. Сегодня парижское метро и автобусы заполнены чернокожими…
До недавнего времени во Франции о расизме говорить было не принято. Считалось, что в республике свободы, равенства и братства расизм не существует, но в 1990-х годах власти не могли более закрывать глаза на участившиеся факты дискриминации и проблему интеграции эмигрантов. Тогда были созданы Государственный секретариат по интеграции (его возглавил француз африканского происхождения) и Высший совет по интеграции. Чтобы понять специфику французской эмиграционной политики, надо обратить внимание на феномен, названный в 1997 году «французской аномалией». Его суть заключается в отсутствии эмиграционной концепции. Право на французское гражданство базируется во Франции не на этнических данных (как в Германии) и не на добровольном акте (как в Америке), но на «логике социальных связей». Согласно этой логике эмигрант долженстать полноценным французом во втором поколении, получив одновременно как юридический статус (французское гражданство), так и все культурные нормы французского общества, гарантируемые обучением во французской школе. Следуя модели «республиканской ассимиляции», Франция дает гражданство любому, родившемуся и прожившему до шестнадцати лет на ее территории иностранцу. С последней волной эмиграции из Африки эта система не сработала. По мнению некоторых политиков и ученых, из-за разности культур и религий, а на мой взгляд, скорее из-за недостатка средств, потраченных на прививание детям эмигрантов интереса к французской культуре. В результате выявились коммунитаристские тенденции, эмигрантов и их детей стали обвинять в «лжегражданстве» — получении французского паспорта в целях упрощения административных формальностей и отрицании при этом республиканских ценностей. Правые заговорили об угрозе национальному облику и безопасности (особенно это чувствовалось в момент терактов в середине 1990-х годов), а левые акцентировали внимание на проблемах социальной интеграции.
В школах дети эмигрантов чаще и раньше остаются на второй год, уровень их знаний ниже, чем у коренных французов, высшее образование получают единицы. Хороший диплом еще не гарантия работы: по статистике, между алжирцем, чернокожим и французом, имеющими одинаковые дипломы, работодатели почти всегда выбирают француза. Один хозяин фирмы, разговаривая с родившимся и выросшим во Франции чернокожим кандидатом, попросил рассказать его «о своей стране». Парень не растерялся и ответил: «В моейстране люди очень любят багет и сыр и поют Марсельезу». Но не все обладают такой выдержкой и чувством юмора. Многие ребята в определенный момент перестают ощущать себя французами. Отсюда их неприличное поведение на футбольных матчах, когда они освистывают Марсельезу.