Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы (X-XV века)

Лео Мулен

Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы (X-XV вв.)

Введение

Начиная работать над книгой о повседневной жизни монашества в Средние века, я поделился своими замыслами с одним из моих друзей-картезианцев. "Я вижу, что вы решительно ничего не боитесь...
– ответил мне картезианец. Жизнь монахов X-XV века - такая тема, за которую я бы точно не взялся. Книги из нее не получится, во всяком случае, выйдет не больше страницы". И все письмо в том же духе. Я почувствовал некоторую растерянность. Тем более что он был прав. С его точки зрения, если бы я написал только два слова: "Монахи молились", - я бы уже сказал о них самое главное. Все остальное просто "управление делами" и красочные подробности. Однако мой издатель смотрел на это иначе, я же пребывал в нерешительности.

Другим "стимулом"

Присутствуя на коллоквиуме в Реймсе, посвященном тысячелетию аббатства Сен-Тьерри, я имел удовольствие встретить там отца Дюбуа, бенедиктинца из Парижа, и отца Леклерка из Клерво, двух столпов современной науки, занимающейся историей средневекового монашества. Оба они принадлежат к тем людям, которые способны изумить вас своей эрудицией, живостью ума, критической проницательностью.

Читая их произведения, чувствуешь свою полную неспособность совершить что-либо новое в этой обширной, но целиком принадлежащей им области. Тем не менее, я спросил у них, что они думают о моих планах, и они оба настоятельно посоветовали мне взяться за такой труд. По их мнению, я, как профессиональный социолог, и к тому же агностик по своим убеждениям, рассматривая жизнь монашества с иной точки зрения, мог бы провести весьма плодотворное исследование. Это замечание отцов-ученых, естественно, очень приободрило меня.

Впрочем, не исключено, что они, как никто иной, зная неисчерпаемость темы, за которую я берусь (потому-то сами они и не собирались приниматься за такое дело), решили: пусть лучше какой-нибудь самоуверенный человек, к тому же немолодой, так что его никак нельзя будет извинить ошибками юного возраста, бросается в эти глубокие воды, едва умея плавать. Однако я продолжал свою работу.

А она ставила передо мной все новые проблемы. Бесспорно, что повседневная жизнь монахов обретает свое истинное значение лишь в молитве и богослужении. На протяжении дня она организована и упорядочена только в единстве с этими конкретными действиями, из служб и молитв вытекает и все остальное. Но я - агностик и поэтому не сумею говорить о таких лично мне непонятных вещах, как молитва и церковная служба. Я не раз присутствовал на богослужении в различных монастырях, но его глубинный смысл, последовательность и одухотворяющее воздействие ускользают от меня отчасти или полностью. Мне нравится эстетическая сторона службы, например, глубоко трогает григорианское пение, но точно так же, как музыка Баха, Моцарта или Дюка Эллингтона. И что об этом говорить?

К тому же мир монашества, обширный, разнообразный и сложный, не ограничивается одними монахами. Это и уставные каноники и еремиты; затворники и нищенствующие монахи; госпитальеры - монахи-воины по своему призванию; члены активных или покаянных братств на периферии крупных орденов, а иногда и на периферии Церкви, на грани ереси. Сюда же относятся специальные учреждения, лепрозории и странноприимные дома, созданные при монастырях и пронизанные монастырским духом.

Чтобы помочь читателю разобраться в мире монашества, столь близком нам, и в то же время столь далеком от нашего, в конце книги помещен словарик с кратким определением каждой из этих форм монашеской жизни. Ведь в этом труде рассматривается, по меньшей мере, сотня монашеских групп и движений, которые в течение долгих веков вели активную деятельность на обширной территории - от Шотландии до Сирии, от севера Норвегии до юга Испании, от Ирландии до Прибалтики. Одним словом, по всей Европе, а это немало.

Следует напомнить, что о каждом из этих орденов, о каждой из конгрегации, разновидностей инакомыслия, реформ, о каждой отдельной черте их жизни и истории, - будь то монашеская одежда, аскеза или представление о духовности, пища, литургия или управление монастырем, тонзура, кровопускание, монашеское призвание, новициат, - за прошедшие века были написаны пространные, подробные научные труды, к которым, в свою очередь, сочинялись всевозможные комментарии, так что каждой из книг (и десяткам последующих) посвящены соответствующие изыскания, из которых можно составить богатую библиотеку.

В связи с этим неизбежно возникает вопрос о библиографии. Мы попытались свести ее к минимуму: некоторые книги, опирающиеся на обширную библиографию и потому способные направить любознательного читателя к источникам, необходимым для углубления знаний о том или ином аспекте жизни средневекового монашества; сборники обычаев на латинском языке, живописная "История монашеских и военных орденов" Р. П. Элио; научные труды таких авторов, как Дюби или Кноулс, которые заставили меня поразмыслить о многом. К этому перечню я добавил и свои работы, которые больше касаются политико-конституционной истории орденов, основываясь на "Живом мире монашества", книге, опубликованной в 1942 году (интерес к этой теме у меня возник давно). От ссылок я отказался. Чтобы сделать их как следует к столь обширному и богатому фактами материалу, пришлось бы пожертвовать половиной объема книги. Поэтому я предпочел изобразить повседневную жизнь в более сжатом виде, рассчитывая на доверие читателей.

Но что же такое повседневная жизнь? Ежедневные действия, повторяемые в хронологическом порядке, лишенные всякой новизны, оригинальности и воображения? Или под "повседневностью" следует понимать возвратные ритмы, которые вписываются в определенное время человека? Какое из многочисленных значений слова "жизнь" лучше подходит нашему замыслу? Подходит именно жизни монашества, жизни, отличной от моей, протекающей в иной форме свободы, нежели моя, в другом ритме и других структурах. Как говорить об этой жизни, не живя ею? Не рискуя при этом неосознанно ограничить ее рамками известного либо же, наоборот, увлечься необычным и диковинным? Я бы очень огорчился, если бы по моей вине повседневная жизнь монашества свелась к цепочке мелких фактов, представляющих лишь экзотический интерес и ничего более. Прежде всего, потому, что, посещая монахов, я сумел понять серьезность их жизненного выбора, глубину их веры, их привязанность к делам собственной повседневной жизни. Многие из них стали моими друзьями. Изменить исторической правде в изображении их предшественников, "монахов Св. Бернардена", означало бы для меня проявить недостаток дружеских чувств и уважения. И еще потому, что их намерения не столь уж необычны: во многих отношениях они отвечают ностальгическим порывам большинства наших современников. Действия, возвышающие и освящающие эти намерения и помогающие осуществить их, служат отражением своего рода аскезы, иными словами, усилий, кои обязан прилагать человек, чем бы он ни занимался, будь то искусство, спорт, бизнес или наука, если он желает хотя бы преуспеть, если не достичь совершенства. Весьма примечательно, что первое значение слова "аскет" - это "тот, кто упражняется в профессии". И, по-моему, уклад и цель жизни монашества сегодня приобретают новое значение в нашем обществе с его хаосом, насилием и тревогами, впрочем, таковым было и общество XI века.

Мне бы хотелось, чтобы именно с этой точки зрения воспринимались страницы моего труда, посвященные, к примеру, одежде и пище. Читателю стоит попытаться понять, как много значили для людей эти, на первый взгляд, ничтожные вопросы. Тем более что наше общество с его ежедневной заботой о моде не должно быть расположено к осуждению других.

Многие наши современники, лишающие себя пищи ради спасения эфемерной "молодости", вероятно, могли бы понять, что другие делали то же самое ради служения Богу, из любви к Богу. Нашему обществу, в котором коммандос, хиппи, спортсмены, "неформалы" дорожат своей униформой, как зеницей ока (некоторые из них, пожалуй, скорее готовы расстаться с жизнью, нежели со своей шевелюрой), вполне по силам понять, сколь серьезно средневековые монахи относились к покрою капюшона или рясы, фасону пояса или сандалий, и что их время и социальная группа, к которой они принадлежали, несли в себе тысячи знаковых символов, отражавших главное в их жизни.

Исторический фон

История вообще никому не ведома, кроме специалистов, да и то при условии, что они способны осваивать область своих исследований. Еще менее нам известно об истории Церкви. Что же касается истории монашества, то, за исключением григорианского пения и архитектуры, а также нескольких не особенно древних шуточных и фольклорных сюжетов, это - настоящая "терра инкогнита" на материке истории Средневековья. За недостатком четких ориентиров вряд ли возможно разобраться в этом пестром мире, а следовательно, и уяснить многочисленные проявления веры. Поэтому для начала нам нужно набросать картину или, вернее, наметить основные вехи истории рождения, жизни и смерти средневековых монашеских орденов.