Повторение судьбы
Шрифт:
Блажею не хотелось ехать в июле в Стокгольм. Он отказался. Он не собирался так надолго уезжать из дому – главным образом из-за Илонки. Но в середине июня Сильвия объявила ему, что уезжает отдыхать к родителям в Горлице и забирает с собой Илонку. Причем она «предпочла бы поехать без него». Ее родителям пока незачем знать, «что их брак превратился в жалкую фикцию».
Но он вовсе так не считал. Он верил, что они снова сблизятся. Что переждут фазу резкого охлаждения. Что им удастся все выяснить. Обсудить. Найти какой-то компромисс. Убедить. Попросить прощения. И в ответ услышать точно такую же просьбу. Обещать, что все изменится. Услышать ее обещание. Убедить себя, убедить друг друга, убрать развалины того, что они разрушили, и начать
Он объявил в институте, что берет неиспользованный отпуск и в течение двух месяцев ему можно не звонить. Для большинства сотрудников это было «невероятное, сногсшибательное известие», которое две недели обсуждали в курилке и институтской столовой.
Он хотел провести это время только с Сильвией и Илонкой. А когда сказал об этом, Сильвия грубо высмеяла его.
– Ах, какая небывалая, героическая жертва с твоей стороны! Ты же терпеть не можешь отпусков, – язвительно бросила она. – Уж лучше подготовь очередную публикацию, напиши несколько отзывов на диссертации, слетай раза три в Вашингтон или Токио, а главное, ты можешь вообще не возвращаться на ночь домой. Как же твоя фирма, на которой ты женат, переживет столь долгую разлуку с тобой?
Однако он не поддался на провокацию. Он стал объяснять ей. Причем старался не оправдываться. Только спокойно объяснял. Он вечно в чем-то оправдывался перед ней, а она воспринимала это как признание вины. Она не слушала его. Пока он говорил, она подготавливала ответы, в которых не было никаких аргументов, одни претензии. Трудно переубедить человека, который свято убежден, что хлопчатобумажные розовые трусы лучше всего сохнут на батарее с большим числом секций, установленной перпендикулярно экватору. От такой аргументации можно только бежать, но убежать не удается. От такой аргументации обычно убегают по кругу и всегда возвращаются в исходную точку.
Он смирился. Вышел из квартиры. Даже не хлопнул дверью. Спокойно дошел до паркинга, сел в машину. Злости он не чувствовал. Лишь безразличие. После этого скандала он впервые провел ночь в институте, спал на полу.
Утром он позвонил в Стокгольм и сказал, что все-таки приедет. В институте с облегчением вздохнули.
Пересуды утихли. В начале июля он отвез Сильвию с дочкой на вокзал и даже руки на прощание ей не поцеловал. Домой он теперь возвращался поздними вечерами только для того, чтобы прослушать автоответчик. Он знал, что Сильвия никогда не «унизится» и не позвонит ему в институт. Но домой она тоже не звонила. В середине июля он полетел в Стокгольм. Поселился в отеле в центре города. Каждое утро организаторы семинара высылали специальный автобус, который собирал участников из разных гостиниц и доставлял их в корпус Аррениуса на территории кампуса, где размещаются факультеты химии, биологии и генетики.
Через неделю Блажей уже стал жалеть, что принял приглашение. Оказалось, что их собрали со всего света на целый месяц, чтобы обучить работать с новой программой, которую хотела купить одна из шведских фармацевтических фирм. Шведская Академия наук, организатор и хозяйка семинара, получила огромные деньги от фирмы при условии, что она протестирует программу, пригласив в Стокгольм как самых лучших специалистов в области нейробиохимии, так и начинающих, но перспективных. Ловкий план, особенно если принять во внимание, что стоимость программы вместе с затратами на консервацию составляла почти миллион долларов. Финансирующая семинар фирма рассчитывала на то, что она вычистит самые лучшие мозги. Программы этой Блажей не знал, но считал, что ради нее не стоило торчать целый месяц в холодном и дождливом Стокгольме. Американцы подобное обучение проводят в Интернете, и у них это занимает не больше недели. Кроме того, он рассчитывал встретить Херкенхама, но оказалось, что тот эмигрировал в Соединенные Штаты и в Швеции появляется редко. Через неделю организаторы пригласили всех на торжественный ужин в историческую стокгольмскую ратушу Штадсхузет. Когда закончились все официальные речи, которые пришлось выслушать, прежде чем переместиться к обильно уставленным столам, Блажей решил, что выпьет вина и пройдется пешком до отеля. Он подошел к официанту и взял с подноса бокал.
– Можно мне выпить с вами? – прозвучал за спиной женский голос. Произнесено это было по-польски.
Так он познакомился с Кингой. Она приехала из Кракова. Из Стокгольма она возвращалась на несколько дней в Польшу, а потом улетала в Балтимор на занятия в докторантуре: она получила стипендию от фонда Фулбрайта А Блажея она знала по публикациям. Восхищалась им. В Кракове все им восхищались. Она долго не решалась подойти к нему. Призналась она в этом, покраснев, как девочка. Она знала, где находятся Бичицы. У нее брат жил в Новом Сонче. Совсем недалеко от здания музея с иконами.
В тот вечер они много выпили. Блажей пошутил, что напьется до мировой скорби, если она не прекратит к нему обращаться чудовищно официально «пан профессор». Она пообещала, но только в том случае, если он в свой черед станет обращаться к ней по имени. Они разговаривали весь вечер. И вдруг обнаружили, что остались одни в опустевшем холле ратуши и официанты как-то странно на них поглядывают. Они вышли. В такси выяснилось, что живут они в одном отеле.
На следующий день они встретились на завтраке в ресторане отеля. Она спросила Блажея, нравится ли ему ее помада. Он не знал, что ответить. Стал приглядываться к ее губам. Наконец сказал, что губы у нее слишком красивые, чтобы скрывать их вишневой пленкой. Он предпочитает, когда губы у женщины естественного цвета. А если они чуть-чуть влажные, то вообще прекрасны. Во время перерыва на ленч он заметил, что она стерла помаду.
На ужин в гостиничный ресторан Кинга всегда приходила с небольшим опозданием. Блажей не мог не заметить, что мужчины оборачиваются ей вслед. Она всегда выбирала незанятый стол. На третий вечер он подошел к ней с тарелкой и робко спросил, можно ли подсесть. С того вечера они всегда ели вместе. Через неделю на его стол официанты уже ставили два бокала для вина. А вскоре он осознал, что главным событием дня для него стал ужин с Книгой. Однажды он ушел с дневного семинара и отправился в торговый центр купить новые рубашки. Последний раз рубашку ему покупала Сильвия в Бельведере перед тем, как он получил звание профессора. Было это несколько лет назад.
Иногда вечером они выходили прогуляться по городу. У них был излюбленный маршрут по узким крутым улочкам Скепсхольмена, одного из стокгольмских островов, вдали от кишащего туристами старого города. Он и вспомнить не мог, когда в последний раз обычная беседа доставляла ему столько радости. Чувство, что тебя слушают – внимательно, не пропуская ни единого слова, – не менее важно, чем нежность. А может, и важнее. А у Блажея такое чувство возникало при каждом их разговоре – от ее удивления, которое она выражала всем телом, или в те минуты, когда оба вдруг умолкали, от ее постоянного интереса к его словам. Но также и от какой-нибудь обычной вещи, вроде вертикальной морщинки у нее на переносице, которая углублялась всякий раз, когда она старалась что-то ему объяснить.
Как-то во время такой прогулки хлынул страшный ливень. Через минуту по крутым улочкам неслись потоки. Кинга сняла туфли, забежала босиком в магазинчик, мимо которого они шли, и купила зонтик. И когда она под зонтиком прижалась к нему, он почувствовал смятение и смущение. От ее мокрой головы на рукаве новой рубашки остался влажный след. Рано утром он вешал в ванной выстиранную рубашку и ощущал запах ее духов.
С тех пор как они стали ужинать вместе, он каждый вечер, провожая Кингу до дверей номера, испытывал сожаление, что день кончился. Она ни разу не пригласила его зайти. И он ни разу не смог преодолеть робость. Он целовал ей руку у двери и уходил.