Повторение судьбы
Шрифт:
Внезапно в дверь постучали. Марцин испуганно повернулся. Он не знал, слышно ли за дверью, как он барабанит по клавиатуре. Стук повторился. Он не ответил. Стоявший за дверью осторожно нажал на дверную ручку. Через несколько секунд послышались удаляющиеся шаги. Он дописал:
Эмилия, мне надо возвращаться к своим обязанностям. Даже в первый день новой жизни нужно работать. Расскажу тебе все сегодня вечером. Буду ждать тебя. Там, где всегда.
Он встал из-за стола. Подошел к открытому окну и выглянул. Несколько мгновений он думал. Потом снова подошел к компьютеру и без колебаний подписался:
Твой Марцин.
И тут же отослал письмо. Выключил модем. Передвинул бумаги в центр стола и на цыпочках подошел к двери. Осторожно повернул ключ в замке.
На башне костела часы пробили одиннадцать. Он решил дописать письмо маршалу 18 Малопольского воеводства. То был их последний проект, которому Марцин отдавал много времени. Они собирались вскоре обратиться к курии в Тарнове относительно передачи их музею (разумеется, безвозмездно) восхитительного маленького деревянного костельчика в соседней Лососине Дольней. Они его тогда разобрали бы, перенесли в их этнографический парк, там восстановили бы в мельчайших деталях и провели основательную реставрацию. Костельчик обрел бы новую жизнь. Но на это нужны деньги. Большие деньги. А маршал воеводства, если его убедить, мог бы эти деньги у кого-нибудь отнять – практически они всегда получали только «отнятые» у кого-то деньги – и отдать им.
18
Маршал – здесь: председатель выборного органа (сейма), в данном случае воеводского.
Ну а помимо того, что костельчик в Лососине – истинный архитектурный и музейный шедевр, этот проект интересовал Марцина также по личным причинам. Отреставрировав его, он позаботился бы о том, что в каком-то смысле было их семейной памятью. Их мать долгие годы была дружна с семьей Стосуров из Лососины Дольней, часто ездила к ним и брала с собой сыновей, когда они были еще маленькими. Каждая такая поездка начиналась либо заканчивалась в «часовне» – так мать называла маленький костел. Они все, стоя в ряд, опускались на колени, склоняли головы и громко молились. Адам часто запаздывал либо забывал текст молитвы. Мама никогда на него не кричала, она спокойно начинала молитву заново. По пятому разу нетерпеливый Блажей выходил из себя и давал Адаму затрещину, и тот на шестой раз прочитывал молитву до конца или же начинал плакать. И тогда мама прерывала церемонию и, утешая хнычущего Адася, прижимала его к себе и гладила по головке. В обоих случаях результат был такой, какого больше всего хотелось ребятам: они наконец могли выйти из костела и предаться забавам. Как-то зимой старший сын Стосуров взял фотоаппарат и отправился вместе с ними с часовню. У Марцина до сих пор сохранилась пожелтевшая на обороте, выцветшая черно-белая фотография. Все они, они – от самого большого до самого маленького – стоят на коленях рядом с матерью, сложив перед собой ладони. Адась, не способный выучить на память ни одной молитвы, перед матерью всегда изображал святошу, и на этом снимке голову он склонил чуть ли не до пола. Видно только лицо Блажея. Только он из всей пятерки не опустил голову и с деланой серьезностью гордо смотрит в объектив фотоаппарата. Видимо, еще ребенком у него были проблемы со смирением и он уже тогда не любил ни перед кем и ни перед чем склонять голову…
Марцин закончил письмо маршалу. Он был горд собой. Перед ним лежало не какое-нибудь заурядное официальное письмо провинциального референта, умоляющего о подаянии. Нет, он написал настоящее воззвание! И обращение какое: «Многоуважаемый пан маршал». Марцин чувствовал себя так, будто написал Пилсудскому 19 . Его иногда смешили титулы чиновников. До выборов кто-то был просто пан Зенек, а после выборов он и голову не повернет, если не услышит «пан маршал». «Это должно подействовать на него», – удовлетворенно потирая руки, думал Марцин. Он писал о необходимости заботы о каждом регионе, но особенно о Малопольском и Новосондецком, о сохранении всего культурного наследия, но главным образом национальной и христианской культуры. Во всяком случае, в Малой Польше формулировка «христианские ценности» действует как отмычка – это он знает давно, – открывающая государственные (не собственные же!) финансовые закрома, находящиеся на попечении высокопоставленных особ любой политической расцветки. От черной до красной. И что интересно, красные, заслышав «христианские ценности», выдавали из казны денег куда больше, чем черные.
19
Пилсудский Юзеф (1867-1935) – маршал, борец за независимость Полыни, глава польского государства в 1919-1922 гг. и фактический диктатор после переворота 1926 г.
Часы пробили двенадцать. Полдень. Марцин встал и принялся искать в портфеле бутерброд. И только убедившись, что свертка с бутербродом нет, вспомнил, что решил съесть ленч с хранительницей.
– Сегодня никакого паштета! – смеясь, сообщил он своему отражению в зеркале, проверяя, до конца ли ликвидировала пани Ванда таинственную надпись на лбу.
К счастью, войдя в кабинет хранительницы, он не начал с «быть может, вы найдете время, чтобы принять мое приглашение на ленч?».
– Присядьте, пан Марцин, чай сейчас будет. Вода уже закипает, – кивнула пани Мира в сторону чайника, из которого шел пар.
Она сидела на подоконнике и энергично трясла ладонями с растопыренными пальцами, словно что-то с них стряхивала.
– Вы прихватили с собой бутерброд? – с улыбкой осведомилась она.
– А откуда вы знает про…
– Про полуденный бутерброд? – не дала она ему договорить. – Ну, про него в музее все знают. Тут все всё обо всем знают. Всё и даже немножко больше. Вы этого до сих пор не заметили? Вам нравится этот цвет? – Она протянула к нему руки.
Он медленно подошел к ней.
– Лак какого цвета вам нравится больше всего на женских ногтях?
Марцин несколько мгновений молча смотрел на ее пальцы. Потом вдруг наклонил голову и прикоснулся губами к ее левой руке.
– Осторожнее! Вы запачкаетесь, лак еще не до конца высох… Что вы делаете? – вскрикнула она. – То есть… я хотела сказать, почему? – через секунду прошептала она.
– Благодарю вас за сверток у моих дверей. Нет, правда, огромное вам спасибо. Мне очень приятно, что у нас одинаковые кружки.
Она улыбнулась ему, не отнимая руки.
– Очень красивый цвет. – Марцин вновь посмотрел на ее ногти. – И очень подходит к вашим волосам. Будь он чуточку темнее, еще более темно-вишневый, было бы совсем идеально. Но это, пани Мира, всего-навсего мое мнение. Я могу пригласить вас сегодня на ленч? – неуверенно спросил он, глядя ей в глаза.
Она медленно сползла с подоконника. Марцин не отступил. Теперь она стояла, почти приникнув к нему всем телом.
– Так сегодня вы без бутерброда? – засмеялась она. – Я так и подумала. Сегодня у вас вид не…
Она стояла так близко, что Марцин чувствовал на шее ее дыхание.
– Извините, пани Мира, – промолвил он, поспешно отступив назад.
Она взяла сумочку и, направляясь к двери, сказала:
– Идемте.
На улице, выйдя из музея, она поинтересовалась:
– Так куда вы меня похищаете?
– Куда? На ленч. В ресторан, – растерянно ответил он.
– Пан Марцин, а в какой?
Он покраснел.
– По правде сказать, ничего конкретного мне в голову не приходит. Я страшно давно никого не приглашал на ленч. Да и вообще в Новом Сонче я ни с кем не обедал. Это мой первый ленч, – смущенно признался он.
– Знаете, временами вы бываете такой трогательный, что хочется вас погладить. Идемте в центр. Думаю, там мы что-нибудь найдем.
Они сели на террасе за столик под оранжевым зонтиком. Когда пришла официантка, Марцин не знал, что заказать, и назвал все то же, что пани Мира. Когда покончили с едой, Марцин спросил, не выпьет ли пани Мира к обеду вина. Она громко рассмеялась. Он заказал французское. Любое французское. И только за вином они перестали говорить о музее. Она рассказывала ему о поездке в Краков, о близящейся встрече их класса в Торуни, на которую она не знает, ехать или нет, потому что это будет конкурс «Кто больше постарел», о ремонте квартиры, который длится так долго, что кажется, будто он начался в тот самый день, когда завершился предыдущий. А он рассказывал ей про Бичицы, о своем друге Якубе, после стольких лет найденном в Интернете, о Секерковой, которая, по его мнению, самая старая полька, вовсю пользующаяся SMS, о том, что он думает взять кота, чтобы кто-то ждал его дома, когда он возвращается из музея.
После третьего бокала, когда она в шутку заметила, что ему придется отнести ее в музей и что лучше всего будет войти туда через котельную, чтобы «не нарваться на скандал», он вспомнил, что это всего лишь обеденный перерыв и что пора возвращаться. Он поинтересовался у пани Миры, что она думает о проведении уроков в музее. Она внимательно взглянула на него.
– Вы об этом говорили с той блондинкой с темными очками на голове? Вид у нее был такой, что еще минута – и она набросится на вас… – язвительно заметила пани Мира, поднося к губам бокал.