Пояс жизни
Шрифт:
Космос редко радовал их интересными зрелищами: за иллюминатором виднелось все то же черно-фиолетовое пространство, изредка астроплан попадал в облака сильно разреженного слабо светящегося газа, и тогда на темном фоне вспыхивало множество серебристых искорок. В таких случаях в памяти Джефферса воскресала одна и та же картина из далекой юности: рождественский бал, маскарадные костюмы и блестки, блестки, блестки, которыми все осыпано…
Иногда — это случалось редко — Джефферсу удавалось подметить стремительно проносящийся метеор — стрелки приборов начинали метаться по белым дискам; иногда по корпусу астроплана ударяли мелкие частицы твердого вещества, но корпус выдерживал удары, а Джефферс думал, что если вместо этих маленьких обломков небесных тел с астропланом столкнется болид, то дело примет плохой оборот…
Звездолет Джефферса летел от Солнца, оно светило ему в хвост «круглосуточно», потому что в космосе Солнцу некуда «заходить» и неоткуда «восходить»: смена дня и ночи — это привилегия вращающихся вокруг собственной оси планет. И потому что Солнце светило со стороны Земли, Джефферс так и не мог ни разу разглядеть ее после того, как звездолет покинул астродром. Почему-то, — он сам не мог понять почему, — Джефферса огорчало это обстоятельство, и он втайне мечтал, чтобы астроплан попал в какую-нибудь тень, отброшенную в мировое пространство космическим телом. Тогда Джефферс обязательно увидел бы еще раз Землю, родную Землю, и рассказал Элеоноре, как она выглядит отсюда, из космического далека.
Джефферс тосковал по Земле. Он начал тосковать сразу же, как только покинул ее. Но никто, кроме жены, не догадывался об этом: экипаж относился к полету совсем иначе, и Джефферс не раз слышал в кают-компании командного состава восторженные разговоры. Да и в помещениях, отведенных для рядовых участников полета, тоже царило приподнятое настроение. Что же, он не хотел понапрасну омрачать чужую радость, он тосковал один или вдвоем с женой, от которой все равно ничего не мог скрыть.
— С Марса ты снова увидишь Землю и расскажешь мне, как она выглядит, — иной раз успокаивала мужа миссис Элеонора. — Она должна быть красива, почти как Венера на земном небосклоне!
С Марса увидишь Землю… У Джефферса пока не было особых причин волноваться; он спешил на свидание и верил, что оно состоится. Но в самые последние дни, когда Джефферс убедился, что вылет задерживается и риск не встретиться с Марсом все возрастает, он принял тайные меры предосторожности. Впрочем, слово «предосторожность» не очень точно передает смысл его действий: какие бы меры он ни принял, но если астроплан не встретится с Марсом, все они рано или поздно погибнут…
В одну из бессонных ночей на Земле, незадолго до вылета, Джефферс задумался над вопросом не очень приятным: он пытался угадать, как поведут себя члены его экипажа, если астроплан пролетит мимо Марса и они узнают об этом, узнают, что никогда не вернутся на Землю, что им предстоит медленная мучительная смерть в кабинах астроплана?.. Джефферс перебрал в памяти всех своих будущих спутников — пилотов, механиков, техников, ученых… Да, с ним полетят подлинные мастера своего дела, полетят и настоящие ученые-энтузиасты, которые перестанут вести наблюдения только в минуту смерти. Но среди мастеров и ученых — Джефферс отлично знал это — были и авантюристы, решившие пересечь космический простор в погоне за марсианскими сокровищами, подобно тому как когда-то пересекали Атлантический океан, стремясь к берегам Америки, испанские конкистадоры. И пусть не белопарусные каравеллы, а могучий ракетный астроплан несется в неизвестное, пусть несколько столетий отделяет испанских конкистадоров-грабителей от жаждущих золота астронавтов — дух стяжательства остался неизменным. Джефферс знал достоинства этих людей, знал об их бесстрашии, энергии, воле. Но как поведут себя эти люди, отважные и полные энергии, когда поймут, что все их надежды рухнули и сами они обречены на смерть?
Тогда, в ту бессонную ночь, Джефферсу стало не по себе. Да, будь на то его воля, он многих бы из них не взял с собою!.. Но у каждого летевшего с ним, — исключая некоторых ученых, — нашлись высокие покровители, которым Джефферс отказать не мог: от них зависело финансирование Института астрогеографии. Джефферс пытался доказать жаждущим наживы молодым людям, что путешествие его более чем рискованное. Но молодые люди, во-первых, были действительно смелы, а во-вторых, не очень-то верили старому ученому, тем более что газеты задурили им головы… Джефферс отклонял кандидатуры только тех, кто не отличался высокими профессиональными навыками: ему нужны были подлинные мастера своего дела, и это понимали все, даже высокие покровители…
Так как же поведут себя эти здоровые молодцы, когда поймут, что песенка их спета?.. У Джефферса были основания подозревать, что воля их не выдержит до конца, что кто-нибудь один сорвется, а если сорвется один…
«Да, каким способом ни умирай, результат будет один, — мрачно иронизировал Джефферс. — Но все-таки приятнее самому выбрать этот способ, и уж если погибнуть придется рано или поздно, то лучше погибнуть поздно, чем рано, и до последнего дня вести наблюдения и записывать их. Кто знает, какая судьба постигнет в конце концов астроплан!»
И Джефферс решил оградить себя и свою жену, на случай трагического исхода, от всего, что могло омрачить их последние дни. В сущности, если бы все вели себя разумно, они смогли бы продержаться довольно долго и не прекращать наблюдения за космосом: кислорода, воды и продуктов хватило бы на год — все бралось с расчетом на обратный путь. Но если надеяться на разумное поведение трудно, следует своевременно принять меры предосторожности.
Джефферс принял их. Он позаботился о том, чтобы двери его каюты были сделаны из крепчайшей стали, чтобы они герметически закрывались, и никто не смог бы войти — или ворваться! — к нему. Он поместил портативную, но мощную радиостанцию у себя, в маленькой смежной кабинке, и сигналы на Землю всегда передавал сам: Джефферс не хотел, чтобы какая-нибудь выходка обезумевших людей испортила на Земле впечатление о его последней экспедиции… Но, разумеется, он воспользуется всем этим только в том случае, если экипаж даст повод…
Элеонора Джефферс знала о приготовлениях мужа, но относилась к ним совершенно спокойно — они не пугали ее; страшно быть одной, но рядом с мужем… Нет, рядом с мужем она ничего не боялась и готова была бестрепетно встретить любую смерть.
— Сегодня астроплан Батыгина достиг Марса, — сказал как-то Джефферс жене. — Если, конечно, не промахнулся. Но русские все рассчитали точно. Жаль, что мы не смогли вылететь в один день с их астропланом!.. Мы сделали все, чтобы успеть, и все-таки немножко запоздали!
— Ты волнуешься?
— Чуть-чуть. И потом, это же как насмешка: побывать рядом с Марсом и не попасть на него, ничего не узнать о нем! Батыгин, наверное, уже принимает телепередачи и вспоминает обо мне…
Марс в эти дни был отлично виден, и Джефферс наблюдал за ним почти круглосуточно, лишь ненадолго уступая место своему ученику Кларку, молодому ученому, которого он особенно любил за бескорыстное служение науке.
Много раз в своей жизни Джефферс наблюдал Марс, но никогда еще планета не казалась ему такой прекрасной, как теперь, когда земная атмосфера — этот главный враг астрономов — не мешала любоваться ею. Огромный, красноватый, оплетенный густой сетью «каналов», Марс летел навстречу астроплану, и расстояние между ними уменьшалось с каждой минутой.
И все-таки оно уменьшалось недостаточно быстро. Первым понял это Кларк.
— Еще есть надежда, — ответил ему Джефферс.
— Кажется, не очень большая надежда…
— Еще есть надежда, — повторил Джефферс. — Продолжайте наблюдение.
Кларк остался на своем месте. Внешне он был спокоен, и Джефферс мысленно похвалил его за выдержку.
— Что вы думаете о «каналах»? — спросил Джефферс у Кларка; ему хотелось еще раз подчеркнуть, что он, Джефферс, ценит своего ученика и доверяет ему. — По-моему, можно вполне определенно заключить, что это тектонические трещины в марсианской коре. Знаете, как трескается высыхающий глиняный шар.