Появляется всадник
Шрифт:
Она должна была отправиться с ним. Чтобы предотвратить все это.
Но затем она увидела его твердые черты и как он страдает, и Джерадин снова вернулся к ней. Она знала его. И любила. Териза, я не убивал своего брата. И внезапно она рассердилась. Ярость, годами копившаяся у нее в тайниках души, внезапно вырвалась наружу, сжигая.
— Повтори—ка, — выдохнула она, тяжело дыша. — Ну! Повтори.
Артагеля уже невозможно было удивить. Оскалив зубы в гримасе, он повторил:
— Найл был убит. Чудовище сожрало его лицо.
— И ты веришь, что виноват Джерадин? — швырнула она ему в лицо
Он недоуменно моргнул и на одно короткое мгновение, казалось, отчасти опомнился. Но тут же выражение ужаса вернулось на его лицо. Ноги не держали Артагеля. Он медленно сполз по решетке на пол.
— Я видел его тело. Я держал его в руках. Его кровь до сих пор на моей рубахе.
И правда: света лампы хватало, чтобы разглядеть темные потеки на ночной рубашке.
— Меня это не убеждает. — Она была слишком зла, чтобы представить себе те муки, которые он перенес, — держать в руках обезображенное тело брата и знать, что нет никакой возможности вернуть его к жизни. — Джерадин — твой брат. Ты знаешь его всю свою жизнь. Ты должен знать, что он неспособен на это.
Артагель продолжал сползать. Бок у него болел слишком сильно; он уже не мог удерживаться руками. Она подскочила к решетке и схватила его за сорочку, чтобы хоть как—то поддержать; но он оказался слишком тяжелым. Наконец он подогнул ноги и перенес вес на колени:
— Говорю тебе, я видел его тело.
Он потянул ее вслед за собой, и Териза тоже оказалась на коленях. Она яростно выдохнула:
— Меня это не убеждает. Джерадин не виноват.
— А я говорю тебе, что видел тело Найла. — Несмотря на слабость и горячку, Артагель возражал с непоколебимой страстью, той, которая дважды водила его в сражение с Бретером верховного короля. — Можешь все отрицать, но это ничего не изменит. Это сделал Воплотитель. Воплощение — единственный путь, каким чудовище могло проникнуть в комнаты и снова исчезнуть. Но это был не Эремис. Он все это время был с Леббиком.
Сейчас он у резервуара, воплощает воду. Он — единственная причина, по которой у нас есть хоть какая—то надежда. Я всегда был против него… на стороне Джерадина… — голос Артагеля осип от жажды крови. — И оказался неправ. Он спасает нас.
Найла убил Джерадин. Я собираюсь отправиться вслед за ним, неважно, скажешь ты мне, где он, или нет. Вся разница в том, что, если не скажешь, поиски займут больше времени.
— А затем ты намерен вырезать его сердце. — Териза не могла больше сдерживаться. У Артагеля был такой вид, что хотелось выть. Она с усилием отпустила его рубашку и отодвинулась. — Уходи отсюда, — пробормотала она. — Я не хочу этого слышать. — Мысленная картина того, что произошло с Найлом, впиталась в ее сознание. Она обеими руками пыталась оттолкнуть Артагеля. — Уходи отсюда, и все!
Но его вид — разъяренного, больного, стоящего на коленях перед решеткой, — разжалобил ее, и она сказала мягче:
— Тебе действительно следовало бы лежать в постели. Некоторое время ты никого не сможешь преследовать. Если Смотритель не вырвет у меня признание — и если я после этого выживу, — я обещаю рассказать тебе все, что смогу, когда ты в достаточно придешь в себя, чтобы как—то помочь.
Долгое время он не поднимал головы. А когда наконец поднял глаза, блеск в его взгляде погас.
Мучительно,
— Я всегда верил ему, — пробормотал он, словно был один, не обращая внимания на ее присутствие. — Больше чем Найлу и всем остальным. Он был таким неуклюжим и милым. И намного умнее меня. Ничего не понимаю!
Когда ты появилась, я решил, что это замечательно — у него появилась цель, за которую следует сражаться. Это давало ему повод наконец прекратить издевательства над ним Мастеров. И тогда он убил Найла, убил… — Артагель содрогнулся, его глаза смотрели в пустоту, — и единственное объяснение, которое я могу придумать, — это ты. Ты, должно быть, средоточие зла, чего я совершенно не могу понять, и при этом ты требуешь, чтобы я поверил ему. Ничего не понимаю.
Я видел его тело. — И, словно старик, он отвернулся от двери и, волоча ноги, побрел по коридору. — Я поднял его и держал на руках. — Поглядывая на засохшие пятна на своей рубашке, он исчез из поля зрения Теризы. Его сапоги прошаркали по полу, и наконец звук шагов затих.
Она стояла, напрягшись, и какое—то время смотрела на пустой коридор, вытянувшись, словно увидела нечто столь ужасное, что с трудом верила своим глазам. Как и Тор, Артагель утверждал, что Найл — мертв. А он вряд ли ошибался. Ведь он мог без труда опознать тело брата. И тем не менее, она не могла отречься от Джерадина. Неожиданно она обнаружила, что ее поддерживает ярость, копившаяся в ней всю жизнь. Детство, полное наказаний и родительского пренебрежения, многому научило ее — и она только начала понимать это.
Руки у Теризы дрожали. Она попыталась унять дрожь и принялась за хлеб и похлебку, которую ей оставили, расхаживая во время еды по камере. Ей нужны были силы, ей нужно было мобилизовать все внутренние ресурсы. Король Джойс приказал ей думать, искать повод. И сейчас, как никогда в жизни, ей требовалась решительность и воля, чтобы рассуждать логически.
Териза готовилась в меру своих возможностей сразиться со Смотрителем.
И когда он наконец появился — спустя множество часов и множество новых приемов пищи — она была почти рада видеть его. Ожидание, без сомнения, было куда более легким делом, чем надругательство или пытки, но более трудным, чем сопротивление. Одиночество подтачивает отвагу. Несколько раз за это время она приходила в отчаяние, и решимость покидала ее. Один раз Териза запаниковала так сильно, что после приступа обнаружила: она лежит на полу, поджав колени к груди, и совершенно не представляет, что с ней произошло.
Но она пыталась бороться с испугом тем, что знала, как пережить одинокое ожидание в холодной, плохо освещенной камере. Она восстановила способность абстрагироваться от темноты и страха. Парадокс — но решение встретить опасность с поднятым забралом восстановило ее способность исчезнуть, раствориться. И, уступив своей слабости, Териза обнаружила безопасность, спрятанную в ней, и почувствовала себя лучше.
Для этого ей не нужно было зеркало. Зеркала помогали ей бороться с разрушением ее «я»; в них не было необходимости, когда Териза хотела сбежать, лишившись чувств. И это было гораздо лучше, чем бесконечные мучения, грозящие лишить рассудка, когда родители закрывали ее в шкафу.