Поймать балерину

Зайцева Мария

Я нервно оглядела пыльную грязноватую улочку Шербура, на которую как раз выходили окна квартиры Пабло.

Сонный полдень прохладного апреля вступал в свои права, и улица казалась пустынной. Только напротив, у маленькой лавчонки, торгующей овощами, стояла женщина.

Я выдохнула с облегчением.

Больше всего страшилась увидеть приметные фигуры в костюмах, кепках и ярких шейных платках – отличительных знаках «Шелковых платков».

Пока ехала сюда, тоже постоянно оглядывалась.

Конечно,

решилась я быстро и так же быстро сумела обернуться с билетами и сборами.

Даниэль еще, наверно, даже с полицейскими не успел поговорить, а я уже на вокзале стояла.

Все же, прежний несчастливый опыт двух проваленных побегов помог.

– Нена… Письмо шло до тебя полгода, может быть, там тебя уже никто… – опять предпринял попытку Пабло остановить меня.

– Нет. Сол меня ждет.

Да и даже если не ждет… Здесь мне точно ничего хорошего не будет…

Кто я такая тут?

Неудачливая танцовщица, не сумевшая закрепиться в русской труппе настолько, чтоб Дягилев предложил постоянный контракт.

Бунтарка, с волчьим билетом, которой теперь заказан путь в любую приличную труппу.

Любовница самого жестокого мужчины в Париже, зверя, невоздержанного во всех своих проявлениях.

Я вспомнила жестокие холодные глаза Даниэля. Его пронзительный взгляд, каким смотрел на меня, танцующую пошлый танец апашей…

Как же я не хотела его танцевать, как отказывалась, считая грубым и дурновкусным!

Но мой тогдашний партнер, Жан, уговорил.

Это было модно, за это платили… Больше, чем обычно.

И я согласилась.

И танцевала, летая по импровизированной сцене, вся изломанная и бессильная… Сам танец, рассказывающий про жуткие отношения бандита и его женщины, сочетал в себе элементы, больше похожие на драку, избиение… Я протягивала руки к партнёру, который тут же отталкивал, швырял настолько сильно, что чуть ли не падала, а затем поднимал и взваливал на плечо, кружил, тискал… Ужасный танец. Мерзкий.

Но очень хорошо принимался в кафешантанах, подверженных популярным декадентским мотивам.

Прелесть разрушения. Это было модно.

Дикий Даниэль увидел меня именно в одном из них.

Я навсегда запомнила его прозрачные ледяные глаза, холодное, ничего не выражающее лицо.

Он стоял в дверях, в кругу своих товарищей, отличаясь от них всех так же, как отличается волк от собак.

Жан закрутил меня, а затем скинул в плеча на пол.

Я изобразила боль.

Даниэль, хотя тогда я еще не знала, как его зовут, пристально следил за моими движениями, и, когда я намеренно громко вскрикнула, как этого требовал танец, резко подошел и, оттолкнув моего партнера, поднял меня на руки.

Я попыталась высвободиться, испуганно упираясь ему в грудь ладонями, что-то , кажется, твердила про то, что это танец, что он не так понял, и что…

Не помню, что еще говорила.

Он, наверно, и не слушал. И не отпускал.

Так и унес меня, протестующую, в одну из задних комнат кафешантана, предназначенных для отдыха персонала. И не только персонала…

Я была настолько испугана, что даже толком противиться не могла. Не понимала ничего, не понимала происходящего!

Он уложил меня на кушетку, навалился, сжимая своими грубыми руками…

Я не сумела оттолкнуть.

До сих пор при воспоминании о том, что произошло между нами в грязной темной комнатке с окнами, выходящими на задний двор кафешантана, становилось не по себе.

Одновременно холодно и обжигающе.

Я к тому времени не была, конечно, наивной невинной девушкой, кое-какое прошлое имелось, но никогда до этого не случалось со мной ничего, более пугающего и дикого.

Потом случалось.

Благодаря все тому же Даниэлю.

Но в тот, первый раз…

Я его помню до сих пор, хотя, конечно, надо бы забыть… Как постоянно приходящий в дурманных снах кошмар.

Но не получается.

Потому что это – самое яркое переживание…

Ярче даже первого выхода на сцену в составе труппы русских.

Даниэль все время меня трогал, так, словно поверить не мог, что я – настоящая, живая.

Целовал, не слушая моих возражений, не обращая внимания на тихие всхлипы.

Сжимал, грубо и жестоко, подчиняя себе.

Заставляя делать то, что ему хотелось.

Я не сопротивлялась больше, напуганная и обескураженная. Он делал больно, но от его железных пальцев по телу расползались мучительные волны удовольствия. И стыда. Из-за того, что мне в какой-то момент стало нравиться это безумие.

Даниэль никуда не торопился, отслеживал выражение моего лица и , кажется, тоже понимал, что происходит со мной. Усиливал напор.

И шептал постоянно, бормотал, что я – бабочка… Слишком красивая… Слишком. Что такая бабочка не должна танцевать в таких местах, что на такую , как я, не должны смотреть все эти люди…

Его горячий шепот еще больше пугал и одновременно завораживал…

Мне никогда не было настолько страшно и одновременно горячо.

Время тянулось и тянулось, то, что он со мной делал, казалось бесконечным душным кошмаром…

Безумным огненным сном… Диким смерчем, в конце концов поглотившим нас обоих…

А затем все закончилось.

Даниэль молча встал, поправил на мне одежду, не обращая внимания, как я вздрагиваю от этой жуткой заботы…

И вывел за руку из комнаты.