Поймай падающую звезду
Шрифт:
— Арад! Большой город. Кони тащат трамваи. Одна потаскуха, наша, из Сербии, когда я прочел ей «Отче наш» по-нашему и сказал, кто мой святой, денег с меня не взяла, хотя я тогда был австрийским солдатом.
Зимой, каждый день учитель Иван посылает нескольких четвероклассников, что посильнее, в школьный сарай — там мы пилим дубовые поленья, топором колем, относим в квартиру к учителю, поддерживаем огонь в печке, наливаем водой большую алюминиевую кастрюлю. В этот раз мы переполошили всех учителевых кур, Мичука вытащил из гнезда только что снесенное, еще теплое яйцо, кокнул осторожно верхушку, снял ногтем осколки, выпил, пустую скорлупку бросил тут же, в печку. Вскоре
Учитель держит нас в школе до кромешной тьмы, и кто знает, сколько бы еще держал, если бы за нами не приходили родители. В конце дня у нас обычно самый длинный урок — музыкальное воспитание. Мы поем про какого-то Янко, который столкнулся с турками, а они ему говорят, чтобы он убирался с дороги, бежал в горы, прыгал в воду или сдавался в плен. Янко ни на что из этого не соглашается, возражает, что он ни птица, ни жаба и ни баба, чтобы им уступать, и что он:
Герой, Королевич Марко,
Свистит моя сабля весь день, до мрака.
Эти последние слова мы повторяем несколько раз, и стараемся, чтобы получилось погромче.
Наконец-то мы наперегонки выбегаем из школы, с визгом и гиканьем проносимся через двор, разбегаемся по разным проулкам, спешим домой, в тепло — в классе остаются только Мичука и учитель Иван. Мичука мне потом рассказывал: учитель несет перед собой керосиновую лампу, а он проверяет, все ли двери и окна хорошо закрыты на ключ и засов. Потом они поднимаются в жилище учителя — на кухне тепло, плита раскалилась, учитель не жалеет дров, которые мы натаскали сегодня утром, в печи потрескивает и щелкает. В алюминиевой кастрюле кипит вода, пар, не имея выхода, оседает на стенах, они влажные. Учитель дважды поворачивает ключ в замке, кладет перед порогом топор, вытаскивает из-под кровати деревянное корыто, Мичука помогает ему снять с плиты кастрюлю с кипящей водой. Вода льется в корыто, комнату, как туманом, заволакивает паром. Учитель спрашивает Мичуку, всегда ли он моет ноги перед сном, Мичука отвечает, что всегда, учитель не верит ему, спрашивает, помнит ли он стишок про купанье и умыванье, Мичука начинает декламировать:
Кто лицо свое не моет?
Это ж ничего не стоит.
— Э-э, так-то! — весело говорит учитель, доливает в корыто холодной воды. Понемногу пар редеет, потом совсем исчезает. — А теперь, с Божьей помощью, снимай носки, — говорит учитель более строгим голосом.
Мичука медленно, нехотя, снимает самодельные «вездеходы» из резины, учитель стаскивает с него носки — пропотевшие, вонючие, липкие. Между пальцами у Мичуки грязь, ногти он стриг бог знает когда, под ними тоже черно.
— Фу! — как бы с отвращением говорит учитель, достает из ящика стола ножницы, внимательно и терпеливо стрижет ему ногти. Затем пробует воду пальцем, говорит:
— Ух, хороша водичка! Быстренько раздевайся.
Мичука стесняется, переступает босыми ногами по линолеуму, все, что делает учитель, неожиданно и странно. Если бы только он мог удрать, хоть и босым, разбить окно, прыгнуть вниз, пусть даже рискуя свернуть шею. Он начинает плакать, но это не помогает, учитель Иван снимает с него одежки одну за другой. Когда Мичука остается нагишом, учитель, чуть отстранившись от него, издает какое-то птичье восклицание, слегка хлопает его по попе, открывает шкаф, достает полотенце и мыло, Мичука дрожит и прикрывается спереди ладонями.
— В здоровом теле — здоровый дух! Теперь ты запомнишь, где в предложении субъект, — говорит учитель Иван, зачерпывает ладонями воду, окатывает Мичукину спину, намыливает, заставляет его окунуться, ласково приговаривает над ним, как будто это его сын, вытирает полотенцем и относит в кровать.
Ни одному Мичукиному слову я не могу поверить. Только диву даюсь, как ловко он плетет одну выдумку за другой. Но мне бы очень хотелось, чтобы как-нибудь вечером, после «музыкального воспитания», учитель позвал к себе в гости не Мичуку, а меня. Потом я бы мог, так же как и Мичука, не делать домашних заданий, а на «музыкальном воспитании» просто открывать и закрывать рот, вроде рыбы, выброшенной на берег.
Дверь класса дернулась, с другой стороны заскрежетал ключ, я одним движением, рывком, вытащил голову из окна, даже не думая, что могу порезаться, спрятался под стеной. Скрипнула дверь, но вместо учителя в классе показался Мичука, он достал из шкафа наше школьное знамя, которое зимой часто использовали и сваты на свадьбах.
— Я буду знаменосцем! — Мичукин голос разнесся по всей школе. — Никому его не дам, даже отцу!
Вчера учитель Иван, главный в нашей начальной школе, получил от районного начальства письмо — на сегодня назначен школьный праздник «Встреча весны» — значит будет прогулка. Пока он все это нам на уроке рассказывал, мы просто извертелись, скрипели партами, шаркали ногами, крутили в руках карандаши, краски, ластики. От радости готовы были тут же вскочить, высадить дверь и броситься встречать весну.
Учитель несколько раз повторил, что мы должны собраться перед школой в семь часов, а в половине восьмого отправимся «на природу», но первоклассники и второклассники как всегда явились гораздо раньше, как приходили и на уроки, и шумели больше обычного. Все они были с матерчатыми сумками через плечо, но сегодня там не было ни тетрадей, ни книг, ни коробок со счетными палочками. Все это осталось дома, на полке или в сундуке, а в сумки переселился черный хлеб, сыр и вареные яйца. Чтобы было чем подкрепиться на встрече весны.
Ученики строятся, первыми идем мы, четвероклассники. Вдруг неожиданно показалось солнце. Мичука впереди всех, знамя, до этого момента свернутое, расправилось, развивается по ветру — пасмурный день, густой, влажный воздух уже не кажутся нам такими мрачными и неприветливыми. Перед глазами красно-бело-синими цветами играет знамя, полощется на ветру, так же как и длинные юбки наших одноклассниц. Мичука часто, наклонившись под парту, заглядывает им под юбки, он говорит, что только одна Мулица носит шелковые трусы.
Учитель Иван закрывает дверь школы на ключ, сегодня мы туда не пойдем, у его ног мандолина и кожаная сумка, в ней, конечно, еда. Что там у него приготовлено для встречи весны, знает один Мичука.
2
Двадцать первое марта, начало «нашей школьной весны» совсем по-другому встречают в нашем доме.
Отец постоянно ругается, то и дело заглядывает в клеть, прикидывает, сколько сена и соломы осталось, хватит ли до появления первой зелени.
Дед скрипит зубами, натягивает поверх шерстяной душегрейки еще и тулуп, подсаживается к плите, засовывает грязные и мокрые ноги в духовку, проклинает всех чертей и самого дьявола.