Пойнтер: Собачий глаз. Белое солнце Пойнтера. Пойнтер в гору не пойдет
Шрифт:
Ланс, видимо, почувствовал что-то в моем молчании, но стреломет не вытащил и вообще не делал попыток как-либо защититься. Он доверял мне так же, как я должен был доверять ему. Как мы всегда доверяли друг другу. Только заговорил быстрее и сбивчивее:
– Наших, проверенных, еще много. Мортимер Четыре Фаланги, Костлявый Патерсон, Джинго… Вся Меканская бригада, закаленные бойцы. Перемелем владетельную шваль, как болотных умрунов! Пусть пройдут тот же путь!
Еще кто-то должен пройти мой путь… Нет уж, хватит. Рука стиснула рукоять уже осознанно.
– Они должны страдать и умирать, как мы!!!
Ему было невдомек, что время слов для меня прошло. Осталась только цель, на которую я был направлен, и ее цена. А человека, которому я верил, больше не существовало.
Немыслимо долгий и красивый удар с шагом и доворотом снес Лансу голову. Меч словно замер в фонтане крови, наливаясь изнутри жутким светом. Казалось, стальные кристаллы отделяются друг от друга прожилками сияния и тают в нем, как зерна.
Неся клинок на вытянутых руках, словно полную чашу, я повернулся к прозекторскому столу, повернул меч острием вниз и со всей силы вонзил в низ живота ночной властительницы.
– Репаро!
Меч без сопротивления прошел сквозь ее тазовые кости и свинцовую обшивку стола. Молнии рванулись от краев разреза, молотя жгутами по стенам и оплетая нас. Мертвое тело выгнулось, скользя по лезвию, и опало, когда молнии угасли.
Я выдернул клинок, сделал шаг вправо и теперь вогнал его в солнечное сплетение темноэльфийской дивы.
– Ресумо!
Грудина разошлась так же легко, только теперь потоки мертвенного свечения словно выплеснулись из места удара, стекая по телу на стол и дальше на пол. Волны сияния захлестнули меня по колено. Мертвая билась на столе, словно рыба, выброшенная на берег.
Струи света иссякли так же неожиданно. Извлекая меч, я заметил, что он безжалостно распорол лаковый хром костюма, но оставил нетронутой пепельную плоть эльфи. Лишь серебряные ромбики шириной в клинок старыми шрамами отпечатались на коже, проглядывая сквозь глянцевую шерстку на лобке и деля пополам расстояние меж грудей.
От этой ли игривой несообразности или от моей вечной тяги к отсебятине, но третья часть заклятия пошла в дело несколько подправленной. Вбивая меч по самую крестовину в лоб девушки, я крикнул:
– Рестаурато санем альтире!!! – И сам упал переносицей на навершие рукояти.
Восстановить, возвышая очищением.
Сфера мертвенного света окружила ее голову, вздулась, охватывая мои руки на мече, и неожиданно тяжело ударила в лицо, вминая пустую глазницу, сдавливая шрамы. Будто твердыми валиками прокатилась по вискам и гулко отдала в затылок, покидая череп.
Следующая сферическая волна оказалась еще более чувствительной, а потом они пошли одна за другой, со все более малыми промежутками. Не знаю, что творилось с оживляемой, а я, чего уж тут стыдиться, отплясывал, как деревянная марионетка под заклятием уличного шарманщика.
Когда все это кончилось, я не понял. Лишь вытянул меч из темноэльфийского твердого черепа и отбросил, как ненужную безделушку, – видимо, на труп Ланса, потому что не звякнуло.
Лоб моего Охотника украсился тем же серебряным вытянутым ромбиком от самых бровей до линии роста волос. Ничего, под челкой не видно будет. Я протянул руку и растрепал эту самую челку, прикрывая шрам.
И тут она открыла глаза.
3
Рокировка
…Ты красива, словно взмах
Волшебной палочки в руках
Незнакомки из забытого мной сна…
Медленно-медленно, не делая резких движений, я убрал руку со лба оживленной и отступил на шаг. Она села, опершись на руки, и потянулась.
Это добило остатки кожаного костюма. Теперь он состоял из пары рукавов и пары штанин, кое-как соединенных лохмотьями лакового хрома. Осознав это, темная эльфь подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. И лишь после этого соизволила обратить внимание на меня. Без прежнего омерзения, но и без симпатии.
Теперь серокожая смотрела в мою сторону с какой-то опаской. Но не потому, что оказалась практически нагишом, – разница в размерах и здоровье по-прежнему позволяла ей завязать меня узлом без излишних усилий. Причина была какая-то другая.
– Чего испугалась? – Раздражение требовало выхода. – Я со вчерашнего дня страшнее не стал!
Не один я искал повод сорваться. У высокородной тоже нашлось что сказать:
– Стал! Теперь ты Охотник! Ты убиваешь для забавы!
Ничего себе разворот…
– Как ты сама и твой отец? И кто, по-твоему, сделал меня Охотником?
Полуголая дива уткнулась носом в сведенные вместе колени. Видимо, основным приобретением вследствие очищения у нее стала совесть. Как девственность у старой шлюхи. Сколько она сама-то развлекалась? Сотню лет? Или больше?
– Я не хочу быть Охотником! Это… Это мерзко!!! – на миг в ней мелькнула прежняя брезгливость.
– Как будто я хочу, – устало отозвался я. – Да только кто же нас спрашивает…
Все-таки на свете существует градус высокомерия, сопоставимый с абсолютным нулем в алхимии. Крайний. Именно с ним темная эльфь повернулась ко мне, бросая:
– Отпускаю тебя. На вечные времена.
– Я тебя тоже отпускаю. На вечные времена, если от этого полегчает, – вздохнул я. – Только Охотника освобождает одна смерть. Так ведь?
– Откуда ты знаешь? – она вскинулась с неподдельным любопытством.
– Пока ты тут отдыхала, ко мне твой папенька наведался. По метке нашел. И подрядил вернуть тебя в мир живых. Твоя жизнь – гарантия моей.
Тут только до меня дошло.
– А ведь ты и правда больше не Охотник, – сказал я серокожей уже куда теплее. – Тебя-то смерть освободила! – Искреннюю радость в ее глазах не хотелось остужать, но я все-таки добавил: – Если, конечно, у твоего отца и других членов Охотничьего Клуба не противоположная точка зрения.