Пойнтер: Собачий глаз. Белое солнце Пойнтера. Пойнтер в гору не пойдет
Шрифт:
– Но зачем? – Такой оригинальный вариант родительской любви у меня в голове как-то не укладывался. Даже для темных эльфов.
– Вы, люди, подвержены лишь болезням тела и разума, но при этом имеете наглость именовать себя душевнобольными. Мы, Инорожденные, свободны от болезней тела – их заменяют нам умственные хвори. Поэтому легкое сумасшествие эльфа так же обычно, как ваш насморк. Но лишь мы знаем по-настоящему, что такое нездоровье души. Сколиоз судьбы, несварение реальности, злокачественная опухоль истины. Хирра абсолютно нормальна психически, умна и талантлива. Здоровая девочка. Но душевно… Единственным
– Уже нет, – мне все стало ясно, но ничуть не полегчало.
– Что?
– Меч Повторной Жизни исцелил ее полностью. «Рестаурато санем альтире».
Смысла играть больше не было. Я уже никого не спасаю, скрывая правду.
– Сейчас Хирра в своих покоях. Переодевается, блеск наводит. Что там еще хорошие девочки делают в такой ситуации… А об убийствах больше и думать не хочет. Это вообще была ее идея – закрыть Охотничий Клуб…
Ирония происходящего дошла до нас обоих. У высокородного впервые не нашлось что ответить. А я лишь невесело усмехнулся:
– Победившие Боги достали тебя. Но ты хотя бы можешь умереть счастливым. Если вам, Инорожденным, такое доступно.
– Доступно, – выдохнул он, закрывая глаза. Вдоха не последовало.
Демоны всего негодного! Что умел владетельный папенька, так это оставлять за собой последнее слово.
По коридору я тащился, волоча кирасу и стрелометы за ремни в опущенных руках. Было как-то все равно, что скрежет и грохот металла разгоняют тишину по темным углам, из которых больше никогда не выступит тенью хозяин замка.
Еще вчера мне было бы не просто все равно, а даже приятно отправить за Последнюю Завесу любого владетельного. Особенно этого. А теперь… Не будь мы теми, кем сделала нас судьба, могли бы… пусть не стать друзьями, но, по крайней мере, уважать друг друга.
Безумие! С позавчерашнего утра я только и делаю, что убиваю тех, с кем мог бы провести рядом всю жизнь, не опасаясь удара в спину. Разве что слишком грубой шутки, как в случае с Лансом. Такие разные и соединенные лишь смертью от моей руки, да еще виной перед теми, кто им доверял, теперь оба они, Высокородный и Ланс, ответили за свое. Расплатились сполна. И не мне их судить.
Только один раз из трех я сумел повернуть судьбу обратно, исправив даже больше, чем хотел. Хирра. Кто мы теперь друг другу, после того, как я освободил ее от всего, что составляло ее прежнюю жизнь? Клятва ведь уже исполнена…
О нет, лишь наполовину. Остается еще сам Охотничий Клуб, существование которого теперь не только опасно, но и совершенно бессмысленно. И наша с ней расплата – покончить с этой химерой, лишенной головы, но от того не менее жуткой. Смерть отца высокородной при всей ее случайности и ненужности означает начало, объявление войны. Вот только захочет ли моя черная тварь, ночная погибель, темноэльфийская дива иметь со мной дело после этой смерти…
Хирра ждала меня у парадной лестницы замка. Не с Мечом Повторной Жизни, чтобы заплатить судьбе моей жизнью за возвращение отцовской, не вооруженная до зубов ради мщения – лишь с моим стрелометом рукоятью вниз в опущенной руке. И не клятва удерживала ее, а переродившаяся заново душа.
Она переоделась в собственное – серо-серебристые брюки, расширяющиеся от бедра, и того же цвета рубашку с широкими от самого плеча рукавами. Смыла «ведьмины сливки», заклятием восстановила длину волос. Стала как-то проще и в то же время еще точней и отточеннее…
Все эти детали я отмечал, чтобы подольше оттянуть неминуемый момент, когда надо будет что-то сказать. Что?
Одно было ясно. О том, что Охотничий Клуб существовал ради нее одной, Хирра узнать не должна. А значит, и о том, что ее отец умер по ошибке, из-за стечения обстоятельств – тоже.
Выбора не оставалось. Я тщательно подобрал слова, чтобы не искалечить ее новорожденную совесть:
– Он не стал разговаривать. Я не смог сохранить ему жизнь.
В ответ я ожидал всего – проклятий, холодного презрения, стрелы в глотку. Только не этого. Не того, что темная эльфь высоких кровей, отца которой я убил полчаса назад, молча ткнется мне в грудь лицом, как обычная девчонка.
Для того чтобы тихо расплакаться мне в плечо, ей пришлось упасть на колени.
4
Ночь зеленых свечей
…Мы лежим на облаках.
А внизу течет река —
Нам вернули наши пули все сполна…
Они собрались по первому зову. Немного подивившись назначенному месту, – еще позавчера я бы тоже удивился, получив приглашение в замок Ночного Властителя. Но мальчишки-разносчики назвали каждого по полному имени и фронтовой кличке. Передали адрес и закончили послание фразой: «Топи Мекана зовут». И они явились, как явился бы я.
Мы приняли их в кабинете – зале, чуть большем, чем придел ратуши. Главный трапезный зал был занят – там лежал на столе головой к востоку убитый мною хозяин замка, ожидая погребения под заклятием нетленности. А за моей спиной, готовая на все ради нашей общей цели, стояла его единственная дочь, темная эльфь высокого рода. Возвышаясь надо мной на добрый фут, она производила бы внушительное впечатление, даже не будь вооружена.
Пятеро вошедших обступили ближний к нам край стола – двое справа, трое слева. Жилистые фигуры в обтрепанных мундирах, обветренные лица, шрамы и трансплантанты. Бывалые вояки, соль Меканской Бригады. В этом строю очень не хватало меня самого, прежнего. И Ланса.
– А скажи-ка, мил человек, зачем ты нас от дел оторвал? – с фермерской ехидцей подкатился с вопросом Берт Коровий Дядюшка. – Да и назовись, кто сам таков. А то что-то я не припоминаю, прости старика, твоей физиономии на Тесайрском фронте!
– Ты меня таким и не видал, Дядюшка, – в том же тоне ответил я. – Ты еще коровам хвосты крутил, когда я двумя глазами на свет глядел!
– Пойнтер, ты? – с недоверием откликнулся Джинго. – Разбогател, что ли, так, что не узнать?
Имя прозвучало, значит, полдела сделано. Теперь они меня признают, несмотря на здоровые глаза и гладкое лицо.