Поющие пески
Шрифт:
— А ты попробуй обухом, — посоветовал дядя Прохор, наблюдавший за стараниями студента.
Павлик в сердцах ударил обухом, и ствол раскололся.
— Он твердый, но хрупкий, — заметил Прохор Иванович. — Ветки я ночью ломал прямо руками.
Саксаул горел жарко, как каменный уголь.
Сидя у костра и протягивая к нему руки, согревшийся и уже веселый, студент объявил:
— Нда–а… Здесь приходится остерегаться! А холод — это что… Вот в горах такие морозы ночью заворачивают, что в шубе замерзнешь.
— А ты бывал в
— Не бывал, так буду, — отрезал Павлик. — Географ, он везде должен… Что это такое? — перебил он вдруг самого себя.
Над песками прямо на костер летела птица. Она появилась с той стороны, где исчез вчерашний рябок, и летела стремительно и прямо.
Над самым костром, заметив людей, птица метнулась в сторону и исчезла.
— За работу! — воскликнул Павлик, вскакивая на ноги. — Нечего терять время!
— С утра оно и лучше, — согласился дядя Прохор. — Но сначала завтракать!
Немного поспорив, решили съесть сразу всю килограммовую банку консервов, «чтобы она не путалась», как объявил Павлик. Прохор Иванович согласился: он понимал, что после холодной ночи, накануне новых трудных поисков, всем нужно основательно подкрепиться.
После завтрака сразу выступили в путь. Перед выходом Павлик сделал неприятное открытие: он потерял компас.
Прохор Иванович покачал головой.
Но не откладывать же теперь было поход.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ПУСТЫНЕ
Павлик шел сегодня первым. Он шагал не оборачиваясь, вглядываясь в дальние холмы. Ему непременно хотелось первому увидеть место, где рябки пьют воду. Тогда и этот источник был бы его, Павлика, открытием. Ту подземную воду под такыром Павлик считал своей находкой, хотя первым подумал, более того — уверенно заявил о воде, дядя Прохор. Он же, собственно, и раздобыл ее с помощью захваченной, как нарочно для этого случая, веревки. Но сейчас Павлику все эти детали казались мелочами, не могущими заслонить главного — того, что это он, Павел Колосов, студент географического факультета, сделал открытие, доступное, положа руку на сердце, не всякому: он нашел воду, которую разыскивают исследователи. Нашел, потому что ему сразу показалась подозрительной та впадина с такыром. А то, что Галя заметила тогда рябка, — это, в сущности, тоже мелочь. Птицу может заметить всякий: сиди в лагере и считай ворон, другое дело — найти воду. Здесь все зависит от зоркости, наблюдательности и — Павлик безотчетно прибавлял шаг — от того, что ты идешь первым.
Он шагал так, поглощенный своими мыслями, а когда оглянулся наконец, то увидел, что Галя и Прохор Иванович идут не по его следам, ясно отпечатанным на песке, а куда–то в сторону.
— Ого–го! — крикнул им Павлик и замахал руками.
В ответ ему тоже что–то кричали и сигнализировали.
«Наверное, хотят развернуться в цепь, — решил он. — Ну что ж… Соображение правильное: так лучше просматривать местность».
И
Когда Галя и дядя Прохор стали совсем крошечными, Павлик увидел, что Прохор Иванович отделился от Гали и направился к нему. Галя присела на песок.
«Ну, опять что–нибудь стряслось», — с досадой подумал студент.
Он тоже сел на песок, поджидая дядю Прохора. Павлика раздражали задержки.
— Что там у вас? — крикнул он, когда Прохор Иванович приблизился. — Надо скорее вперед итти, а вы копаетесь!
— Скорее–то, скорее, — возразил дядя Прохор, — да только вопрос: куда?
— Как куда?
— Так. Где, по–твоему, гнездовье этого… бульдурука?
— Как где? Ну, там, где он вчера садился.
— А где оно, это место?
— Где? — Павлик оглянулся по сторонам. Всюду, куда ни обращал он свой взгляд, тянулись пески, холмистые, уплотняющиеся к горизонту. Две цепочки следов — его, Павлика, и дяди Прохора с Галей — были единственными ориентирами в пустыне.
— Где? — Павлик протянул руку, но в голосе его уже не было прежней уверенности. — Вон там!
— Там? — переспросил дядя Прохор. — Ну, а мы считаем, что оно вон где, — и Прохор Иванович показал рукой в другом направлении — туда, куда они шли с Галей.
— Я по солнцу шел. — возразил Павлик.
— И мы по солнцу. Только ведь солнце–то не стоит на одном месте. За час оно вон куда подалось. Да и ты свернул малость, — не видишь разве? Гляди, как следы загибают…
Павлик стоял смущенный. Столько раз он мысленно пересекал пустыни и выходил из самых трудных положений, а вот тут дал такого маху!
— Ну, ничего, — заметив сокрушенный вид юноши, сжалился дядя Прохор. — Пустыня — это, брат, штука хитрая… Привычки требует… Все мы тут новички.
Павлик еще раз оглядел бескрайные просторы песков. Грозные и молчаливые, лежали они до горизонта, как гигантский удав, подстерегающий жертву. Кольцо всхолмленных песков окружало путников со всех сторон, и казалось, нет никуда выхода.
Не книжная, романтическая, а настоящая пустыня лежала вокруг, страшная и безжалостная, равнодушная как камень. Солнце поднималось все выше, и пески уже начинали нагреваться, — через час все вокруг заполыхает жаром.
В первый раз, может быть, за все время в душе юноши шевельнулась смутная тревога. Это был даже не страх, а скорее ощущение серьезности положения.
Он вскинул подбородок, засунул руки в карманы и зашагал рядом с дядей Прохором с подчеркнуто–беззаботным видом. Тот только усмехнулся в усы.
«Ничего малый, — подумал он, — Хорохорится. Не сдается. Это хорошо. Но вот, если мы не найдем воды…»
И лицо дяди Прохора, в свою очередь, приняло чрезвычайно озабоченное выражение.
Когда они с Павликом пришли к Гале, девушка сидела на песке и, сняв сапог, рассматривала ногу.
— Не могу встать, — сказала она.