Поза йогурта
Шрифт:
В то же пасмурное августовское утро влюбленный, осозна-вая, что попал, как мальчишка, не старался прогнать от себя это ощущение и желание быть искренним с ней. Его холодный, расчетливый мозг, медленно плавился при ней. А она, зная, что ему нравится наблюдать за ней, нежилась, словно ко-шечка, потягивалась, вытягивая вверх руки, и в тот момент с нее соскальзывало шелковое покрывало, и голое тело нимфы представало перед ним. И он ловил взглядом эту прелесть в ее неловком желании ухватить ускользающее по-крывало и прикрыться. А, бывало, согнув ногу, располага-лась на кровати и не спеша подкрашивала ноготки на ногах, не одев нижнее белье.
А сейчас Эдик принес кофе и застыл с подносом, наблю-дая, как двигались в такт только ей одной слышимой мелодии ягодиц, и игра света и тени еще больше уносили его в ее объятия, во власть ее крепкого, молодого, тела, пульсирующего в его руках. Она входила в
Он скользил по ней взглядом. Всерьез считая своей террито-рией, несмотря на то, что она чуть старше его дочери и ровесни-ца сыну, но его это не смущало его. Эдуарду было комфортно в обществе Карины. В свои пятьдесят пять он ощу-щал на сорок. Им было хорошо, несмотря на разницу в возрасте. Они сидели на кровати и молча пили кофе. Эдуард корил себя за то, что разрешил Карине влезть в служебные дела, но поделать ничего не смог. «Она уговорила» – причитал Эдуард. И действительно, приблизи-тельно месяц назад планировал с границей и товаром, разговор происходил дома. Она слышала подробности,а на следующий день, попросилась участвовать в деле, объясняя тем, что места знакомые, да и засиделась дома, развеяться треба. Сей-час Эдуард вспоминал это ее – «треба» -
Сколько ни пробовал отговорить, не поддавалась, даже аргумент, что придется общаться с уголовниками и головорезами, не возымел действия. Такая тяга к приключениям насторожила Эдуарда, и он выяс-нил, что именно тянет Карину участвовать в деле. С того дня, когда узнал об Алексее, начала душить ревность, но поделать ничего не мог. Уже зная, что простит все, даже предательст-во, лишь бы не покинула. Ее запах парного молока, вечерней сырой земли вперемешку с навозом, раскиданным по гряд-кам, навсегда приковал его. Что-то зацепило и держало крепко, надежно, но по-матерински ласково и добродушно. Почему-то твердо знал, что ей можно все, и ее цензор не допустит того, отчего станет невыносимо. «Откуда такая уверенность? – спрашивал Эдуард и сам же отвечал: – Интуиция, шестое чув-ство, воздух, флюиды и больше ничего. Этого мало для обычного человека, но я же. Флюиды тепла, идущие от нее, самые доро-гие и бесценные факты ее чувста… Еще двадцать лет назад он не дал бы за эту иллюзию и двадцати минут своего времени, а теперь готов отдать жизнь, и не только свою. Что со мной? Старею,а у стариков сердце черствеет, а души отравлены опытом. В этом ли сила? Или, я просто слабак, раскисший и пускаюший слюни из-за девки.
Нет, все же она моя, она принесла то, чего раньше никогда не было – любовь, будь она неладна». Этот ветер раз-думий раскалял камни души до-бела. А сейчас Эдуард, словно мальчишка, прыгал и катался по кровати, закатываясь от смеха, когда ж Карина начинала щекотать, приговаривая; «Ох ты, ревнивец мой, ай я-я-й, щекотки боится! –и уже нежнее, прижимая голову к груди. «Да что ты, девочка, я ж умру от щекотки, осторожней, сердце выпрыгнет, потом плакать будешь»,– грустно шутил Эдик. «А ты знаешь, один парень от любви съел девушку», – продолжала Карина. «Ты что, хочешь, чтобы я стал людоедом? – иронизировал Эдик.– И с чего начать? С ушка удобней всего!– И он нежно схватил мочку ее уха зубами, зарычав при этом, изображая маорийского людоеда. «А – а – а,» увертываясь стонала Карина, закатывая глаза и прикусывая язык. А Эдуард, подстегиваемый игрой, ощущал силу тридцатилетней давности. «Это уже послед-няя стадия, пора тормознуться» – пронеслось в голове Эдуарда. И, как будто читая его мысли, Карина резко отстранилась со словами: «Не надо, мне же будет плохо». «А мы сделаем, нет проблем, – цеплял за ускользающую руку, Эдик.
Но она непреклонна. «У нас времени нет, а спешить я не люблю. Уж лучше не начинать», – немного нервно колола Карина. Но Эдуард, казалось, пропустил ее слова, оставив их без внимания. Карина же, спохватившись, перевела разговор: «А у Лорэн, представляешь,закончились». Розовая картина исчезла, и повеяло земным и кровавым. «Ну и что?» – холодно произнес Эдуард. «Да нет, ничего, просто ей всего-то сорок один, жалко ее, она ж твоя лучшая». «Это она сама тебя информировала, что у нее? – слегка удивленно произнес Эдуард. – И чтоб одна женщина просила за другую, чтоб к той лучше относился ее мужчина – нонсенс, не верю ушам…» «Ну, не передергивай, я совершенно искренне», – оправдывалась Карина.
– Да уж, обло-мала– пронеслось в его в голове и исчезло. «А что у Лорэн, это действительно новость, освобожу ее от командировок», – подумал Эдуард. «Ну что, поедешь?» – без надежды в голосе, что передумает, спросил Эдуард. Но, как и предполагал, хотела ехать, и он не в силах удержать. Это обстоятельство напрягало, привыкшего
Вот так прибрала к рукам непосредст-венной манерой и привычкой к искренности. Разоружая стереотипы детской рукой открывая новые проходы в пещерах души, в темных многокиломет-ровых пространствах, согретых ее дыханием. Она, наполняла сознание, отвоевывая у тьмы холода, старости и смерти. Вспомнил вчерашнюю ночь и звук тик-так, тик-так из глу-бины. «Знаешь Эдуард, – шептала Карина, – сколько всего ты мне дарил, а роза, эта алая роза, просто тщедушный цветок, оказалась дороже всего, – она сделала паузу. «Я ждала ее. Выходит, именно ее хотела от тебя по-лучить. От нее на седьмом небе, голова кружится. Странно, оказы-вается, мне так мало надо» – Спасибо дорогой, – еще раз произнесла она. Эдуард умилился от такого всплеска с ее стороны. Дело в том, что роза случайно осталась в машине от букета, который подарил в тот день управляю-щей «Промстройбанка» в связи с днем рождения. «Вот так! – удивился в душе Эдуард, совсем не ждавший такой реакции. « Обычная роза. А девочка романтична» Так думал когда Эдуард и с этими мыслями уснул. А сейчас, перед расставанием вспомнил. Еще и еще раз осмотрев Карину, и заме-тил: «Если не передумала лететь, то одевайся, самолет в пятна-дцать двадцать». «Успею», – парировала она, натягивая колготки, блузку и юбку. С Эдуардом Абдурахмановичем творилось то, что и должно твориться с нормальным мужчиной, когда перед ним прыгает желанная, полуголая дама, кокетничая, прикасаясь, но не сближаясь.
Перед выходом из квартиры он уже собрался выключить телевизор, в котором мелькали «Вести» со Светланой Морокиной в свойственной ей искрящейся, профессиональной мане-ре: «Находятся в тяжелом состоянии сын заместителя министра Шакиева и его девушка, подвергшиеся нападению и обстрелу из автома-тического оружия, в результате чего произошел взрыв» Далее следовали комментарии, правоохранительных органов. Карина замерла. «Видишь, что,там! Прошу, не упрямься, останься дома, там отработают другие», – лукавил Эдуард, ведь он направлял Володю и Лорэн в любом случае, с отдельным заданием. «Ведь я же не дочь Шакиева, и вообще я никто и звать меня никак» прошептала она. А дальше вжала голову в плечи и обдав Эдуарда холодным ветром отчужденности. – Она шантажирует, и ревнивец, повелся! – злился он, закрывая дверь квартиры – И из-за кого!? Из-за этого Алеши,– он вздохнул, но это был единственный внешний признак недовольства, который она заметила. – Держится мой песик! – думала Карина внешне, не проявляя эмоций. Пройдя ВИП зал и стоя возле трапа, они наконец нарушили молчание. – Ос-торожно там с Омаром, вечером обязательная связь, ты слышишь, не забудь обязательно, Фер-штэйн. – – Фэрштэйн! – подтвердила Карина. Он цело-вал ее в щеку и щептал на ухо – Береги – – Хорошо! – дежурно ответила она и он понял, что она уже там за тысячи километров.
* * *
Сырой асфальт блестел в свете ночных фонарей, торчащих стрелами в теле земли. Нет, это были не те смертельные стрелы со смоченными в яде наконечниками, а игрушечные понатыканные детской рукой спички, и этой же рукой зажженные.
Спички-стрелы, вблизи оказавшиеся фонарями, горели в сознании Алексея до состояния тлена. В какой-то момент освещение замирало и за секунду до того, как Алексей терял зрительный контакт с дорогой и окружающим миром, появлялся новый спасительный свет. Он куда-то ехал, но сам не знал куда. Казалось, что пустыня ночи захватила все пространство, и его жизнь превратилась в движение на ощупь: Пробираясь в кромешной пустоте, шаря по-сторонами руками, чтобы вновь не наткнуться на что-либо острое, заточенное и торчащее неиз-вестно откуда. Это блуждание в темном сыром подвале насторажива-ло Алексея и подавляло, темнота душила, она забирала его душу и изматывала, накаляя в печах страха тело, холодеющее в припадке клаустрофобии. Такое впечатление, словно он мучительно загоняет себя в угол, а затем также медленно выходит из него. «Ну, кому ты нужен?» – гудит еле слышным шепотом. «Выйди на открытое про-странство, на свет, – стучат, готовые сорваться на бег, ноги и дрожат в напряжении, – да здесь и убежать-то некуда, в этих узких коридо-рах». Сейчас езда по ночному городу была лишь плодом его вообра-жения.
– Всегда я попадаю в такие ситуации – произнес вслух Алексей.
– Какие еще? Что за ситуации? – спросила Катя, заваривая цей-лонский чай со слоном на пачке.
– Да вот, понимаешь… – Алексей начал обдумывать, как лучше сформулировать.
– Идешь, идешь куда-то, а потом понимаешь, что шел не туда и возвращаться уже поздно, а корректировать путь нет смысла, потому что он ничем не лучше старого маршрута! И все так глупо. Не понят-но, зачем и куда идем? Ну вот, совсем запутал я тебя.