Позади Москва
Шрифт:
– Разрешите, сэр?
– Давай.
– Это из-за моего отца, сэр.
– Да?
– Он всю жизнь служил, сэр. Половину срока – в Европе, сэр. Прямо в Германии. Я и родился в Германии, сэр, военная база Кайзерслаутерн. В детстве отец рассказывал мне о том, как важна его служба. Как важно готовиться к схватке с русскими. Он не сомневался, что это время придет.
– И что?
– Он все время вспоминал про Иводзиму, сэр. Про поднятие флага на горе морскими пехотинцами. Я еще в детстве мечтал об этом, сэр!
Первый лейтенант впервые с начала своего выступления посмотрел не «вообще перед собой», а точно в глаза командующему. Да, он не боялся.
– Святое дерьмо…
Хэртлинг был уверен, что произнес это про себя, но по лицам солдат понял, что ошибается. Вслух, вырвалось. Чертов Джо Розенталь с его Пулитцеровской премией. Чертовы пропагандисты, прививающие детишкам мечту совершить бессмысленный подвиг.
– Остальные то же самое вспомнили?
Трое подтвердили, что да; один отказался и отметил, что пошел просто за компанию с другом.
– Флаг давно приготовил?
В этот раз первый лейтенант всего лишь коротко кивнул. Хэртлинг скорее оскалился, чем улыбнулся. Что ж, и у этого сопляка, и его людей, и у его поддержки крепкие нервы. Трудно было ожидать иного в 1-й бронетанковой. Дисциплина есть дисциплина, какое-то наказание у них будет, даже если политики решат не делать их козлами отпущения. Но… Эту фотографию, «Водружение флага над Иводзимой», он помнил и сам. Она действовала и на него тоже.
– Вы нарушили приказ о недопустимости оскорбления государственных символов России, – скучным голосом сказал он. – Вы забыли, что мы пришли сюда, в Россию и в Москву не как завоеватели, а как освободители. Мы не должны сбивать прикладами их дурацкого орла с административных зданий, подтираться их трехцветными флагами и даже просто срывать их. Тем более под прицелом полусотни видеокамер. Тем более главный флаг их страны. Который развевается и реет в каждой их гребаной телевизионной заставке. Стоило подождать 2–3 дня, и их новое правительство само сняло бы его, объявив устаревшим символом старой, неправильной России. Придумало бы что-то новое. Или я не прав, и они оставили бы его. Какая разница? Но вы… Эта ваша мечта прославиться больше, чем те морпехи на Иводзиме… Не уничтожив по двадцать единиц русской бронетехники. Не сбив бронированный вертолет из «М-242»… Всего лишь подняв флаг! Над еще отбивающейся крепостью, в сердце их сердца, в Москве!
Он сделал такую длинную паузу, что один из рядовых уже начал «плыть» глазами, перестав дышать в самом ее начале и так и не решившись начать. При этом было похоже, что у него тоже лихорадка.
– Вы видели, во что это вылилось, эта ваша глупость?
– Да, сэр.
Снова пауза. Вот сейчас рядовой вырубится. Даже мастер-сержант, даже первый лейтенант держатся с трудом. Интересно, вид с той крыши на Красную площадь – заполненную кричащей толпой, перечеркнутую трассерами – пугал их меньше?
– Я сожалею, сэр…
– Фантастика. Ты сожалеешь, парень. Я потрясен. Мастер-сержант, ты тоже сожалеешь?
– Да, сэр. Искренне сожалею, сэр.
– Охренительно. Да… Какое крепкое слово, а? Вот если бы ты не сожалел, я… Вас ждал бы трибунал, всех пятерых. Нашелся бы умный законник, зарплата которого на гражданке была бы больше моей раза в два. Назвал бы вам не только номер приказа, но и статью какой-то из этих двух конвенций, которые вы нарушили. Не то Женевской, не то… Вечно я их путаю.
Хэртлинг усмехнулся, и молодой офицер впервые за все время моргнул. Да, этот уже смотрел в лицо смерти. На этого нельзя давить слишком сильно. Армии и стране нужны такие, как он. Сейчас – больше, чем когда-либо.
– Вас еще могут судить. Желающие найдутся. Именно вас могут объявить виноватыми за то, что произошло на площади. Что снимали десятки команд, что транслировали на весь мир. Что вступило в противоречие с тем, что и эти, и другие политики молотят своим языком вторую неделю без остановки. Им обязательно надо будет на кого-то списать столько убитых гражданских. Будь их впятеро меньше – могло бы обойтись. Нашлись бы свидетели провокаций, – того, что они стреляли первыми, и так далее. Но тут… Тут я не уверен. Я сделаю, что могу, но я не уверен. Вы подвели командиров своих батальонов, своей бригады, своей дивизии. Меня.
Хэртлинг набрал воздуха в легкие и медленно выдохнул. Его пошатывало, хотелось сесть. Задержавшаяся на полчаса на одной и той же точке лихорадка явно снова поползла вверх. А он тратил время.
– Я надеюсь, вы очень хорошо запомнили, во что вылилась ваша инициатива, навеянная детскими впечатлениями от папиных рассказов, неразделенной страстью к учительницам американской истории и всем таким прочим. Не скажу «прочим дерьмом», потому что это не дерьмо. Это то, благодаря чему вы здесь, все до одного добровольцы. Кто-то из вас копил на колледж, кто-то решил посмотреть мир, встретить много новых интересных людей и перестрелять их из своего карабина… или своего танка. У каждого свои причины, как есть причины быть здесь у меня. И я не был на Красной площади еще ни разу. Пока. Даже свою сегодняшнюю речь я читал из места, названия которого не запомнил. Но вы… Вы это видели, да?
Теперь он улыбнулся уже по-настоящему.
– Вы видели, как до них это дошло?
Улыбнулся мастер-сержант, за ним один из рядовых, потом все остальные. Как ни странно, последним из улыбнувшихся оказался первый лейтенант. То ли не поверил в его искренность, то ли вообще был серьезнее других.
– Да, сэр. Было темновато, но мы видели, как до них дошло. И слышали тоже.
Что ж, когда вместе собираются хотя бы несколько сотен человек, их можно услышать с большого расстояния. Когда собирается толпа в пару тысяч, ее чувствуешь издалека. Когда толпа в десяток или больше – в несколько десятков тысяч человек, как бывает на стадионах, – это еще более впечатляет. Сложно представить, каково было тем танкистам и «дельтовцам», кто был в эти минуты на земле, лицом к лицу с толпой. То, сколько в ней было – оказалось – женщин, не имело никакого значения. Толпа есть толпа. Она может раздавить в лепешку, даже не желая этого.
– Потратьте минутку, сделайте одолжение. Расскажите мне, покороче. И не ту версию, какую с завтрашнего дня вы, может быть, будете впаривать журналистам. Настоящую. Это в ваших интересах.
Пятеро солдат переглянулись по кругу, как птицы на ветке дерева. Разумеется, лейтенант не струсил и здесь. Его рассказ в целом соответствовал содержанию рапортов. Но в отличие от них охватывал картину целиком. И большой плюс – не акцентировал внимание на деталях. Настолько впечатляющих и многочисленных, что на них замыкались почти все авторы официальных рапортов. Или хотя бы большинство из них.
Упорное при всей его бессмысленности сопротивление мальчишек из Президентского полка в Кремле продолжалось достаточно долго, даже после подхода усиленной батальонной боевой группы из состава 2-й бригады 1-й бронетанковой дивизии, с ее «Брэдли» и «Абрамсами». К тому моменту, когда 120-миллиметровые танковые пушки начали пробивать баррикаду в подбашенных воротах, на обе окружающие Кремль площади начали выходить люди. С их стороны на местных сначала не обращали вообще никакого внимания. Потом, когда их стало уже много сотен, командир боевой группы отдал приказ двум взводам прикрыть тыл ведущих огонь танков и не подпускать гражданских, а в случае угрозы – немедленно открывать огонь. Командиры гибнущих рот «Дельты» орали в эфире так, что офицеры 1-й бронетанковой решили вообще не церемониться. После двух эпизодов прохода через «живые цепи», имевших место в течение последней четверти часа, когда они шли на помощь своим, нервы и так были у всех на взводе.