Шрифт:
Вольдемар Балязин
Браки Романовых с немецкими династиями в XVIII - начале XX вв.
Пожар
После вступления Петра III на трон распущенность нравов при дворе стала всеобщей. М. М. Щербатов писал: "Не токмо государь, угождая своему любострастию, тако благородных женщин употреблял, но и весь двор в такое пришел состояние, что каждый почти имел незакрытую свою любовницу, а жены, не скрываясь ни от мужа, ни от родственников, любовников себе искали... И тако разврат в женских нравах, угождение государю, всякого рода роскошь и пьянство составляло отличительные черты и
Все это происходило на глазах сотен свидетелей, и не только не прикрывалось, не пряталось от них, но, напротив, нагло выпячивалось, демонстрировалось с откровенной бравадой и дерзким вызовом.
Особенно гордился и хвастал своими многочисленными победами сам император, сообщая о них с особым удовольствием собственной жене. Что же касается Екатерины, то она свою связь с Григорием Орловым хранила в глубочайшей тайне. И эта тайна становилась тем сокровеннее, чем ближе подходили роды. И, таким образом, Екатерина представала перед двором чистой и нравственной страдалицей, а Петр Федорович выглядел этаким козлоногим сатиром, сексуальным маньяком и беспробудным пьяницей.
Однако же в доме банкира Кнутцена скрывалась не только эта тайна. Григорий Орлов и два его брата, Алексей и Федор, все чаще стали поговаривать о том, что престол должен принадлежать Екатерине и надобно от слов переходить к делу - готовить гвардию к новому перевороту.
Настроения такого рода не были неожиданностью или же новостью для Екатерины.
Еще в декабре 1761 года, когда дни Елизаветы Петровны уже были сочтены, с нею доверительно поговорил воспитатель Павла Петровича, граф Никита Иванович Панин. Он сказал Екатерине, что Петра Федоровича следует отрешить от наследования трона, короновав его малолетнего сына, и поручить регентство ей, Екатерине. А в день кончины Елизаветы Петровны к ней приехал капитан гвардии, князь Михаил Иванович Дашков, женатый на племяннице Н. И. Панина - Екатерине Романовне Воронцовой, родной сестре фаворитки Петра Елизаветы, - и сказал: "Повели, мы тебя взведем на престол".
Тогда Екатерина отказалась, понимая, что такого рода предприятие не совершается экспромтом и его следует тщательно и надежно подготовить. Однако, мысли об этом не оставляли ее ни на минуту, так как Екатерина понимала, что у нее нет выхода: Петр III либо заточит ее в тюрьму, либо насильно пострижет в монастырь, чтобы вслед затем немедленно жениться на Елизавете Воронцовой и вместе с нею короноваться на царство.
А вместе со всем этим время шло, роды приближались и Екатерина сильно опасалась, что Петр Федорович узнает об этом, так как она боялась, что при родах станет кричать, и дворцовые слуги или придворные тотчас же донесут о случившемся императору.
В начале апреля 1762 года Екатерина почувствовала, что роды совсем близки и поделилась своими опасениями с одним из наиболее доверенных слуг Василием Григорьевичем Шкуриным.
Во дворец принимали мужчин и женщин "статных, лицом пригожих и взору приятных", по пословице: "Молодец - хоть во дворец", и Шкурин полностью тому соответствовал.
Когда Екатерина приехала в Петербург, он служил истопником в ее
За несколько дней до родов Екатерина сказала Шкурину, что боится, как бы из-за ее крика Петр Федорович не узнал об этой тайне. На что Шкурин, бывший в то время уже не истопником, а камердинером, сказал:
– Чего бояться, матушка? Ты уж дважды рожала. Родишь и в третий - дело бабье. А что касаемо до государя, то я так сделаю, что его в тот момент во дворце не будет.
– Не много ли на себя берешь, Вася?
– усомнилась Екатерина.
– Петр Федорович все же император, а кто - ты?
– Не сомневайся, матушка. Как я сказал, так тому и статься, - ответил камердинер.
На следующее утро Шкурин пришел во дворец со своим двенадцатилетним сыном Сергеем, и сказал Екатерине, что приехали они сюда о двуконь, и кони их стоят рядом с дворцом, у коновязи возле кордегардии, на Миллионной улице.
– Сына, матушка я оставлю здесь, а ты вели ему постелить где-нибудь в соседней комнате. И как тебе пристанет, как почувствуешь, что вот-вот начнется, скажи ему, что он-де более тебе не надобен, и пусть скачет домой, поелику можно быстрее, и о том мне скажет. А я знаю, как свое дело делать.
Затем Шкурин сказал Екатерине, где его искать, и с тем уехал, а мальчик остался. Шкурин жил на самой окраине Петербурга, в большой бревенчатой избе с женой, сыном и двумя дочерьми. Приехав, Василий Григорьевич вывез весь домашний скарб, отправил жену и дочерей на другую улицу, где жили его родственники, а сам, запершись в пустой избе, стал заниматься тем делом, которое и задумал. Сотворив все, что было надобно, он лег на пол и заснул. Проснулся Шкурин от того, что услышал под окном конский топот и тут же увидел, как с седла слетел его сын.
Шкурин вышел к нему навстречу и спросил:
– Как государыня?
– Велели скакать во весь дух и сказать, что я более им не надобен, выпалил мальчик.
– Садись на коня и поезжай к матушке и сестрам, - велел ему Шкурин, объяснив и то, где они нынче живут. Мальчик уехал, а Василий Григорьевич быстро оседлал коня, затем вернулся в избу и вскоре снова показался во дворе. Взглянув на избу, Шкурин перекрестился, вскочил в седло и рысью выехал за ворота. Оглянувшись через несколько минут назад, Шкурин увидел над своим двором струйки дыма.
...Шкурин сам поджег свою избу, основательно все к тому подготовив. Изба горела хорошо - медленно, но верно, выкидывая снопы искр и облака черного дыма. Недаром, видать, был Шкурин долгие годы истопником, - знал толк в том, как надежно разжечь хороший огонь.
Расчет его был прост. Он знал, что Петр Федорович в городе, и что по заведенному им порядку, как только петербургский обер-полицмейстер получит сообщение о пожаре, то тут же помчится конный полицейский офицер известить государя, где и что горит. И государь прикажет немедленно ехать на пожар, ибо, хотя и было Петру Федоровичу за тридцать, - детская страсть к созерцанию пожаров засела в нем навечно.