Пожарский 3
Шрифт:
Они пошли вдоль ряда витрин и полок с размещёнными в них экспонатами. Из Святогоровой избушки начали доноситься те же звуки, что и прошлой ночью. Сатоми совершенно некстати подумала, что кимоно, надетое без белья, вызывает совершенно непривычные и странные ощущения. Нахмурилась, потрясла головой. Надо что-нибудь спросить!
— А это что?
— Скатерть самобранка, — с видом заправского гида повёл рукой Кузьма. — Артефакт, имеющий более историческую ценность, нежели практическую. Функция пополнения провизии сбилась во время
— Ничего себе!
— К чести создателей, пару месяцев она справлялась. Но потом… Перегрелась, что ли?
— Поистине, чудесный и достойный внимания артефакт.
Они прошли почти полный круг по музею. Звуки стали громче и Сатоми поняла, что дверь во внутреннюю избушку открыта гораздо сильнее, чем ей хотелось бы. Возможно, она даже увидит… Сатоми остановилась как вкопанная.
— Что случилось? — спросил Кузьма, и не дождавшись ответа уточнил: — Тебя что-то беспокоит?
— Да, — выдавила Сатоми, — но я не могу тебе этого сказать.
— Тогда давай поговорим о том, о чём ты можешь. Что ты любишь есть, например? Это не запрещено рассказывать?
Сатоми как будто бы стало легче, она начала говорить про обыденные вещи, даже решилась и прошла мимо полуоткрытой двери, старательно глядя в пол. Что же, один круг она выдержала. Теперь ещё один.
На третьем круге она поняла, что не может себя заставить пройти мимо двери, из-за которой неслись непрерывные крики.
— Нам необязательно всё время ходить. Можем присесть, — предложил Кузьма.
— Но куда? — она оглянулась. — Куда присесть в музее? Здесь даже стульев для смотрителей нет.
— Зато есть ковёр. Прошу!
Кузьма отцепил от крючка ленту, отделяющую от зала одну из ниш с надписью «Ковёр-самолёт».
— Разве туда можно заходить?
— Ну, как-то же уборщики заходят.
— А мы не улетим?
— Вряд ли. Функционал направленной левитации признан нестабильным. Видишь вон те полосы? Это блокираторы. Улететь на нём вряд ли удастся.
Сатоми села с удовольствием.
— Так мне привычнее!
И звуки умереннее слышно, да.
— Тебе очень идёт национальная одежда, — сделал комплимент Кузя, и она снова вспомнила, что… Кошмар!
— Может, почитаем? — Сатоми торопливо вынула из широкого рукава крошечную книжечку. Тускло блеснул шёлковый переплёт. — Это сборник ниппонской поэзии. Со старинными миниатюрами. Здесь много красивых стихов о природе, я могла бы сразу переводить.
— Что ж, интересно, — сказал Кузьма и сел рядом. — Никогда не видел старинных ниппонских миниатюр. Досадный пробел в моём образовании. Хотелось бы его восполнить. Ты позволишь?
— Да, конечно.
Кузя принял книжечку и раскрыл на первой попавшейся странице. Хмыкнул. Странно, что это он? Полистал:
— Весьма занятные картины природы…
Да что такое?
Сатоми придвинулась и заглянула в книжку через руку. И не смогла сдержать сдавленное:
— А?..
— Вот эта любопытная, — Кузьма раскрыл следующий разворот. — Похожа на сцену какого-то выбора, тебе не кажется?
Сатоми закрыла лицо руками:
— Это всё Момоко! — да, книжка была совсем не та. Тоже стихи, но… порнографические. Сатоми отчаянно забормотала: — Иногда мне кажется, что она завидует! Я всегда была выше её. Успешнее. Но теперь, после встреч с князем Пожарским, она сделала невообразимый рывок! Она обошла меня очень сильно. И, по-моему, она беспокоится, что я снова догоню её.
— Или обгонишь, — сказал голос Кузьмы тихо-тихо, совсем рядом с ухом. От его дыхания по коже побежали мурашки. — Скажи мне, как звучит твой запрет?
Слова звучали вкрадчиво, словно шёпот шёлка.
— Я не могу.
— Не можешь сказать о себе?
Сатоми помотала головой.
— Тогда каков её запрет?
Она вдруг так сильно разозлилась на Момоко! И неожиданно для себя ответила:
— Она не может отказывать ни одному мужчине, который попросил бы её лечь с ним в постель.
— М-хм. А ты… Не отвечай, не надо… Исходя из принципа качелей ты не можешь ни одному из мужчин ответить согласием? — Кузьма тихонько засмеялся. — Ни разу не встречал запрет, который было бы так легко обойти.
Сатоми отняла руки от лица и уставилась на него. Его серые как сталь глаза были совсем близко:
— Тебе вообще не надо ничего говорить. При условии, что твой мужчина окажется достаточно умным, чтобы тоже ничего не говорить, особенно если женщина подаёт ему такие недвусмысленные сигналы как отсутствие под платьем белья. К тому же, я не уверен, что этот запрет вообще распространяется на меня…
Наставница Каэде почувствовала, что в напряжении тонких планов её воспитанниц что-то изменилось. Что-то не так с Сатоми!
Лиса метнулась ко входу в музей… и замерла. Заперто магически! Такую печать ей не сломать. Если бы у неё было не четыре хвоста, а хотя бы семь, можно было бы попытаться…
Постучать?! Что будет дальше? Не испортит ли она всё своим вторжением? Что-то менялось, но опасности для жизни не просматривалось. Лиса пометалась вокруг здания музея, не нашла ни одной лазейки и приняла решение ждать.
Из Святогоровой избушки я вышел далеко заполночь. Выполз! С мыслью, что тело, конечно, молодое, и маной я залился под завязку, но надо же и меру знать.
Никого.
Обошёл музей — в нише с ковром-самолётом сидит Кузьма, и наша недотрога Сатоми этак голову ему на плечо положила. Книжку какую-то читают, хихикают!
Ниппонка меня увидела, чопорно выпрямилась:
— Доброй ночи, Кузьма-сан. Это был приятный вечер. Уважаемый князь, моя сестра всё ещё в избушке?