Пожелайте мне неудачи
Шрифт:
Женька кивнул. Лицо его было безмятежно, он, как всегда, прищурившись, покусывал нижнюю губу и был похож в этот момент на каменного идола, оставшегося от татаро-монгольского нашествия где-нибудь в приволжских степях.
– Главное было – заметить, – продолжал я, – что с ним и вокруг него творится нечто неладное, неестественное и поэтому – страшное. Ведь по всем законам философии, логики, и просто здравого смысла такого перманентного везения быть не может! Эн догадался, что он живет как бы в некоем безвоздушном пространстве, куда не проникают неудачи и горе, но почему это так – он так и не мог разгадать.
Если отбросить метафизику – а наш Эн никогда не
Я патетически умолк, и Женька, выдержав паузу, осведомился:
– А что дальше?
– Дальше? – переспросил я. Закурил и, стряхнув пепел, сказал: – А дальше я пока не придумал… В принципе, фабулу всегда можно придумать – беготня всякая, стрельба, умные беседы персонажей, метания и мучения Эн, фактура его фантастического везения, то есть все, что составляет внешнюю сторону повествования… Закавыка в другом – как ответить читателю на тот вопрос, который стоит перед главным героем, чтобы он, читатель, поверил этому объяснению, а не отшвырнул книгу с воплем: «Ну и бредятина!»… Может быть, ты мне что-нибудь посоветуешь, Жень?
Я думал, что Сеницкий сейчас мне выдаст что-нибудь скептически-язвительное типа:
«Ну и муру ты, Борька, придумал!.. К тому же, об этом уже писал кто-то», и мы завязнем в нашем вечном диспуте по поводу того, стоит ли писать о том, о чем уже писал кто-то раньше, или нет, и будем обильно цитировать классиков, и так наш спор ничем конкретным и не кончится… Но мой друг пустился расспрашивать меня о всех деталях моего замысла. В конце концов, мне надоел подобный допрос с пристрастием, я выразил громкий протест и потребовал от Женьки немедленно изложить свою версию, если, конечно, она у него имеется.
– Может, зайдем на второй круг? – спросил Женька и потянулся к дверце холодильника.
– Нет уж, хватит, – сказал я, – мне еще домой переть через весь город. Лучше действительно «только чай».
Мой приятель залил чайник водой, включил его и повернулся ко мне. Лицо его было трагически-серьезно.
– Послушай, Борь, – тихо сказал он. – Здесь имеются два принципиальных вопроса, которые тебе как автору нужно решить прежде всего… Во-первых, если это будет фантастический рассказ, то ты можешь избрать любой вариант в рамках этого жанра: тут к твоим услугам будут и инопланетяне, и пришельцы из будущего, и даже метафизика, которую ты так не терпишь… Мол, божественное провидение опекает Избранного для дальнейшей борьбы со Злом. Или, если держаться ближе к науке, якобы сама Природа поддерживает таким образом некий «гомеостазис Вселенной», чтобы кому-то – всегда шишки на голову и шиш с маслом, а другому – вечно только одни пенки бы доставались… Хотя об этом уже писали Братья.
Тут он умолк и принялся сосредоточенно заваривать какую-то бурду, по нелепой случайности пахнувшую чаем.
– А во-вторых? – осведомился я.
– А во-вторых, если это будет не фантастика… – Женька осекся и хихикнул. – Тогда одно-единственное объяснение годится: этот твой Эн – или безнадежный оптимист, видящий свое прошлое и настоящее в розовом свете, или латентный шизофреник. Латентный – это значит: скрытый, – пояснил он с усмешкой. – И в том, и в другом случае, по-моему, ему пора лечиться… Пей, а то чай остынет. Чай надо горячим пить, в отличие от водки…
– Есть еще кое-что, – сказал я, – о чем я тебе сразу не сказал. Понимаешь, когда
Женька скривился.
– О, господи, – возвел он глаза к потолку. – Ну, начинается!.. Ты, в конце концов, фантастику пишешь или шпионские страсти?! Что свидетельствует о слежке, кроме озарений, «шестого» или какого там по счету чув-ства героя? Факты есть?
– Фактов нет, – признал я. – В том числе и «на лице»… Ну, а если все-таки Эн прав? Например, если допустить, что существуют люди, заинтересованные в его благополучии, то чем это можно было бы объяснить? Ведь следят-то они за ним именно не как враги, а как опекуны, могущественные, незримые опекуны…
– Вот ты об этом у них сам спроси, – мрачно сказал Женька. – Так сказать, на правах автора…
– Уже спросил, – в тон ему ответил я. – Вроде бы получается так, что этот человек им очень нужен. Ведь если бы он представлял для них какую-нибудь серьезную опасность, его попросту прикончили бы, как в «Жуке в муравейнике» – и дело с концом!.. Но, судя по всему, Эн приносит какую-то неизмеримо-огромную пользу людям… сам не подозревая об этом… Только вот какую?
– Тут еще вот что, – оторвался от своей чашки Женька. – Предположим, ты прав, старина, и все обстоит так, как ты описываешь… Но что мешает этому твоему типу и дальше поживать себе припеваючи? Ведь от него никто ничего не требует, а, может быть, и вряд ли когда-нибудь потребует!.. Так живи и в ус не дуй, правильно? Да каждый, твоими словами выражаясь, «обыкновенный человек» к этому только и стремится, разве нет?! Разве мало в мире голодных бродяг, лишенных крова и средств к проживанию? Разве есть кто-то, кто был бы доволен своей жизнью? Ты у них спроси, и они тебе сказали бы: зажрался твой Эн, если недоволен тем, что в рубашке родился!..
Этим он невольно задел меня.
– А если он не хочет, чтобы о нем заботились? Если он не хочет, чтобы добрые дяденьки устраивали его судьбу? Если он не хочет быть не таким, как все, и жить в свое удовольствие, когда вокруг одна сплошная мерзость? Что тогда? О нем же никто не подумал, и получается: он – как марионетка в кукольном театре!..
– А если это было не целесообразно? – осведомился, зажмурившись, Женька.
– «Не целесообразно»! – пробурчал я. – При чем здесь целесообразность? – Что-то вертелось в моей голове, и, наконец, всплыло в виде цитаты: – «Какова целесообразность постройки моста через реку с точки зрения рыбы?»…
Как я и предполагал, Женька не мог не вцепиться в неточность.
– Не рыбы, – поправил он, – а щуки. У Стругацких, если уж ты берешься их цитировать, было именно – щуки. «За миллиард лет…», страница восемьдесят один лениздатовской книжки!
– Иди ты к черту, – упрямо возразил я. – Какой еще щуки? Я отлично помню, что там было сказано – «рыбы». И именно в лениздатовском варианте.
Я отлично знал, что сейчас Женька разозлится до белого каления. Так оно и вышло.
Плюясь ругательствами и различными прозвищами в мой адрес, он ринулся в соседнюю комнату, к богатствам своего книжного шкафа, и застрял в его развалах ровно на четверть часа. До меня доносились звуки падения книг с полок, проклятия, то негодующие, то чисто риторические возгласы и сопение моего друга, а потом что-то завизжало – судя по всему, Женька передвигал мебель – и, наконец, раздался торжествующий вопль, наверняка, разбудивший соседей (был уже первый час ночи, спохватился я, глянув на часы).