Пожиратель
Шрифт:
В глазах жгло. Алиса резко повернулась и вышла. Только сейчас она заметила, что санитар все это время стоял у двери с выражением изумления на лице, с выражением, больше присущим вдруг задумавшейся заднице. Он отступил, пропуская ее.
— А тебе чего надо? — спросил заведующий.
Санитар закрыл дверь и исчез.
— Пойду посмотрю, что за гений… — прошептал он себе под нос.
Заведующий взял в руки рисунок. Эта девчонка была права насчет аспергера. А тот ребенок, которого засосали глазами? Не пересмотрят ли ученые-врачи некоторые свои тезисы, потому что в любом случае этоне может быть правдой. Хотя старик, пожалуй, может…
Он закрыл нарды.
Ровно в десять вечера Алиса выключила свет. День был длинный и насыщенный, хотелось закончить его быстро. Даже не успев подумать, насколько еще рано, она уже дремала.
Она увидела лицо Лукреции, наползающее на лицо Дарио, и Человека-Призрака, который всасывал ее внутрь своих пустых орбит. Она увидела все в подробностях: как ноги Лукреции становились тонкими, пока совсем не исчезли, как истощалось, таяло, испарялось тело. Увидела, как Лукреция превратилась в пыль. И как была втянута жадными глазами этого нечеловеческого создания. Алиса увидела себя, свернувшуюся клубочком под деревом, обмочившуюся. Увидела себя с вытаращенными глазами. Увидела мириады туч — жестко сталкивающихся друг с другом булыжников. И кровоточащее небо. Увидела воду, текущую вспять, черную, в которой не отражается небо. Надо всем этим витал голос Дэнни, не тот, что она слышана в клинике, нет. Не голос взрослого человека. Писклявый голос ребенка, исторгнутый из тайников памяти. Голос вызывал рябь на изображении, как мертвое тело, брошенное в воду.
— Он всегда здесь, от нас не отходит и по ночам снова приходит! В темном доме, пустом, у реки, всякому здравому смыслу вопреки, небо, нарисованное на холсте, аду подобно, оттуда он смотрит на мир злобно. На него не смотри, его не ищи. Он увидит тебя, ты поверишь в него! Поверишь в него, он увидит тебя!
Во сне она осталась одна. В пустом, сюрреалистическом парке. Она-ребенок встала, пошла к дому. Дверь была открыта, крысы исчезли, только паутина, грязь, тюбики с масляной краской и одежда, идеально сложенная в стопки. Она узнала платьице Лукреции, белое с красными вишенками. Она приказала своим ногам вывести ее из дома, но ноги шли вперед, в комнату Дэнни. Дверь была плотно закрыта. Другие — нет. Другие распахнуты, а вокруг гулял враждебный ветер, поднимая пыль, танцующую в воздухе и царапающую глаза. Воняло ржаным виски. Воняло сексом. Воняло мочой. Ноги привели Алису к двери, в которую рвался ветер, словно намереваясь выломать ее из петель. Визгливый свист воздуха, проникающего сквозь щели косяков, походил на блеяние баранов, с которых сдирают шкуру. Потом ручка опустилась, и дверь открылась. На Алису смотрел черный кролик ростом с человека, как тот старик. С губ его стекала вязкая вонючая слюна, лапы были загнуты и светились красным. Ноги Алисы вросли в пол. Она опустила глаза. Трава. Трава, перебравшись через окно, протянула свои зеленые когти и теперь опутывала ей щиколотки.
Кролик указал ей на картину. На ней все так же двигались тучи, грубо сталкиваясь в небе. Но на тучах… на тучах Алиса увидела Лукрецию, и Дарио, и Филиппо, и Франческо, и Луку, и других детей с оторванными конечностями. И на их останках — черные кролики. Они пожирали их, уткнувшись мордами, разрывали плоть.
— Мы все черные. Все дети. Белый Кролик — хищник. Мы все хищники. Не лезь не в свои дела, Алиса, оставь это. Иначе тебя всю съедят. Правда.
Потом большой кролик протянул к картине лапу, просунул ее внутрь и шагнул прямо в полотно. Вцепился в оторванную руку, вырвал ее из сжатой челюсти одного из своих черных детей. Маленький кролик завизжал оттого, что у него украли еду. Завизжал, как птенчик в гнезде, у которого отобрали червяка. Большой кролик поднес истекающую кровью руку к пасти, Алиса
Только сейчас она закричала. И проснулась.
Прошло всего пятнадцать проклятых минут, с тех пор как она выключила свет. В тот день она не хотела умирать.
Постель промокла от пота. И горячей мочи.
9 мая 2006 года, 23.00
Тюремная психиатрическая клиника Реджио-Эмилии
Успокаивающее не успокаивает. Помрачает рассудок и забирает силы, необходимые для сопротивления галлюцинациям. Дэнни уже не осознает, закрыты у него глаза или открыты. Осознает только то, что видит: резню.
Во время ужина он схлопотал вторую инъекцию.
В теленовостях говорили о Дарио.
В теленовостях показывали реку.
И вдалеке он увидел его: свой дом. Дом — мало интересующая людей деталь.
— Смотрите туда, смотрите туда-а-а-а! — закричал он, и все ждали следующую фразу-рифму.
Но ее не последовало. Дэнни закричал своим омерзительным воплем. Стал беспокойным. Как обычно, Святой положил конец припадку. И все остальные приступили к еде. Ритмично и монотонно жуя, остальные забыли думать об ужасе, неудержимой силе бренного существования. Никогда нельзя напоминать неустойчивому мозгу о власти хаоса. Никогда. Для этого есть санитары — чинить пробоины в плотинах жизни.
Делать вид, что все идет правильно, что вода не напирает и не валит с ног. Делать вид, что ничего не происходит.
Но Дэнни теперь видит: резня. И знает, что брат слышит его. Даже если они перестали разговаривать, потому что поссорились в день смерти Лукреции.
Март 1986 года
Когда Дэнни поссорился с «братом»
— Можно, мы пойдем домой, синьор… — попросила Алиса, ее губы дрожали, глаза блестели от слез.
— Конечно, вы пойдете домой, в первородный дом, мои дорогие… в дом отца, ведь я — сын…
Дэнни била дрожь. Он видел мрачную фигуру брата, нависающую над девочками. Он не хотел, чтобы что-нибудь случилось. И в то же время хотел. Хотел, вот то-то и оно. Нет. Не хотел. С Алисой — точно нет, но с Лукрецией — да. Нет, несправедливо, если с ней что-нибудь произойдет. Подумаешь, какую-то подножку… да подножку, проклятую подножку подставила мне эта грязная говняная сука, вот что она сделала. Пусть сдохнет, дрянь. Нет! Она не должна умереть. Да. Пусть сдохнет.
В голове у Дэнни царил кромешный ад.
Воля проседала под нажимом подсознания, протаранившего двери жалости и наводнившего крепость раскаленной ненавистью. Дэнни не мог не смотреть. И то, что он увидел, просто свело его с ума. Он увидел то, о чем всегда мечтал: смерть за перенесенные оскорбления. Раскрытый от ужаса рот Лукреции и удивительное чувство беззащитности, отразившееся на лице его мучительницы. Увидел, как тело маленькой сучки истощается и исчезает, насильно вливаясь в единый космос пугающих миров фантазии Дэнни. Ненависть подпитывалась ненавистью. Страхи других людей придавали ненависти силы. Увеличивали ее власть. Дэнни этого не знал, ведь ему не было и восьми лет.
Когда Человек-Призрак покончил с Лукрецией, он повернулся к Алисе. Тогда Дэнни вмешался:
— Нет! Ее — не-е-е-ет!
Алиса обернулась и еще раз взглянула на своего странного одноклассника в окне. Но Человек-Призрак все равно схватил ее. Дэнни тявкал, умолял, рыдал. Человек-Призрак впился в нее глазами. Дэнни стал биться головой о стену. Порвал занавески, перевернул матрас, сбросил картину со стола. В этот момент Человек-Призрак выпустил девочку из рук. И ринулся, как фурия, к Дэнни.