Пожиратели призраков
Шрифт:
Любой дом начинается с могилы. Роется яма в земле. Затем формируются и заливаются основания. Ставится бетонный фундамент. Но это остается могилой, хоть с телом, хоть без, пустой и ждущей, пока ее заполнят. Чего я ожидаю найти там, внизу? Не знаю. Зато точно знаю, что должна туда пойти. Что-то тянет меня вниз.
Я осматриваю пространство – бетонные стены, холодный бетонный пол. Единственный источник света поступает из окна на уровне земли, закрепленного на петлях внизу и открытого сверху для вентиляции. Солнце отбрасывает узкий прямоугольный луч на пол, заполненный кружащимися пылинками. Не пыль – что-то более густое, зернистое.
Оголенная электрическая проводка тянется от стен скрученными букетами. Туда могла бы поместиться стиральная машина с сушилкой. Я замечаю несколько пустых пакетов из-под верхнего слоя почвы, а еще ржавую банку с растворителем для краски. Пустые банки из-под аэрозольной краски, флуоресцентно-розовой и черной. Еще стоит ящик из-под молока, забитый телефонами. Я подумываю поискать среди них свой, чтобы позвонить домой и сказать маме, что я жива, со мной все нормально, но моя семья теперь не хочет меня знать.
И потом… меня слишком заворожили клумбы.
В центре подвала находятся три отдельные приподнятые садовые клумбы. Деревянные рамы шесть футов в длину и около фута в высоту. Они до краев заполнены землей, богатой торфяным мхом и всеми видами питательных веществ, необходимых для роста нового сада.
В ближайшей клумбе лежит тело охранника.
Я не могу поверить, не могу осознать то, что вижу. Невозможно… просто невозможно.
Но это так. Охранник лежит в свежей клумбе, без униформы, почва покрывает поверхность его посиневшей кожи. Брюшко поднимается из земли, как волосатый пузырь, который вот-вот лопнет. Голова погружена в почву, глаза засыпаны. Земля заполняет его опустошенный рот. Он увяз в верхнем слое.
По его животу расползлись крошечные опухоли, готовые лопнуть в любой момент. Если я просто представлю, что он плывет по пруду – теплому, даже успокаивающему, – то как-то смогу сориентироваться в абсолютном безумии этой картины. Я не хочу верить, что это, все это, возможно. Но так и есть. Сайлас – вместе с Тобиасом – посадили тело этого человека в подвале.
А как еще им увеличивать свои запасы?
Сайлас сказал, что хочет подарить мне дом. Мое тело должны были перевезти куда-то по соседству. Как скоро мой призрак посадили бы в тот подвал?
Тело Амары покоится на второй клумбе. Нет. Пожалуйста, только не Амара. Ее челюсть сомкнулась, позволяя волокнистому стеблю, который когда-то был ее языком, разветвиться и расцвести. Пышная вуаль приподнимается на несколько дюймов над ее носом, шляпка напоминает краснеющий зонтик. Из левой ноздри выглядывает пуговица. Вот-вот прорастут новые сморчки. Совсем скоро ее лицо пропадет вовсе, его заменят новые грибы.
– Амара…
«Это ты виновата, – говорю я себе. – Только ты».
– Мне так жаль…
Амара моргает. Ее взгляд осознанный, хотя все тело почти поломано. Не знаю, как она слышит меня, ведь ушные каналы забиты почвой, и все же она слышит. Обе мочки похожи на пчелиные соты, губчатые и желтые. Они тянутся ко мне.
Я кричу, когда падаю на пол. Отползаю назад, не в силах отвести взгляд
«Она жива, – думаю я. – Амара все еще жива!» Она приехала сюда, чтобы вызволить меня из этого дома, и вот что с ней случилось. Это моя вина. Все я виновата. Если бы я только взяла ее за руку…
Что-то шевелится у меня за плечом.
Я поворачиваюсь лицом к краю третьей клумбы. Она была спрятана в дальнем углу подвала, прижатая к стене, где меньше света.
Аромат плесени и застарелого пота ударяет в нос. Здесь сильнее всего пахнет кефиром. Сама почва, судя по тому, что я вижу в темноте, превратилась во взрыв мицелия. Передо мной раскинулась целая колония грибов. И она движется.
Сайлас.
Вся его плоть покрыта грибными шляпки. Кожа рябит от маленьких головок. Белые пуговицы отходят от кончиков пальцев. Из трещин на теле, вокруг подмышек и паха, вылезают комочки пены. Желеобразные уши расходятся веером от его висков.
Это не он. Его даже нельзя узнать… И все же он. Конечно же он. Эта масса ветвящихся гиф когда-то была телом Сайласа. Он был здесь все это время. Я должна была посадить здесь его призрак, но Тобиас посадил его тело. «Совсем как семя, – говорил он нам. – Можно посадить призрака в любой пустой сосуд, позволив призраку расти».
Сайлас нашел гриб. Sarcophyllum, как назвал его Тобиас. Прямо как sarcophilous. Любящий плоть. Сайлас выполнил свой ритуал и запустил эту сверхъестественную последовательность действий, будто все это – какое-то психоделическое самоисполняющееся пророчество. Теперь я понимаю. Единственный способ вырастить еще больше Призраков – выращивать их из трупов наркоманов. Ему нужна плоть. Это жизненный цикл гриба, который питается своими потребителями: вы умираете, чтобы он жил. Как только мы начали принимать Призрака – я принимала наркотик или наркотик – меня? – он изменил нас. Мы все стали плодоносящими телами для грибов. Сосуды – вот, чем мы являемся. Сосудами. Ему нужна наша плоть, чтобы процветать. Чтобы размножаться.
Вот так разлетается наша история с привидениями. Вот насколько губителен этот наркотик. Гриб съедает нас изнутри, наши тела становятся питательной средой для следующей порции, а нам и все равно.
В подвале слышится тихий, скребущий звук чего-то мягкого, мясистого.
Тело Сайласа медленно поднимается из своей клумбы. Верхний слой почвы осыпается с его разорванного тела, когда он садится прямо. «Это галлюцинация, – думаю я. – Все это нереально, этого не может быть…»
Сайлас мертв. Это не он. Не Сайлас. Больше нет.
Сайлас издает звук. Он хочет что-то сказать, но это уже не его голос. Не его рот. Его губы превратились в пластинки гриба. Щеки стали желтыми. Кончик носа превратился в цветную капусту, кожа будто кипит. Нити плоти поднимаются в воздух, грибковая колония поганок с коричневыми шляпками поднимается из его обнаженной грудной клетки. Стебли вдоль горла колеблются с каждым выдохом, изгибаясь вместе с тем, что похоже на вдох.
Он хочет лишь цвести. Пустить корни.