Пожиратели сознания

Вилсон Фрэнсис Пол

— Давай погуляем, — предложил он. — Я еще не напился кофе.

— Но дай мне еще раз услышать эти слова, Джек, — сказала она, когда рука об руку они шли к Седьмой авеню. — Неужели моя порочность в самом деле ничего не изменит в твоем отношении ко мне… или ты просто успокаиваешь меня?

Он скорчил гримасу:

— И вовсе ты не порочная.

— Еще какая.

— Ничего подобного. Когда я слышу слово «порочная», то представляю себе толстую бабу в комбинезоне и сапогах, с лохмами на голове, которая выражается только матом.

Она засмеялась:

— О таких мужеподобных

созданиях речь больше не идет. Просто мы сами так себя называем. Как говорит Жаннет: «Возвращаем слову его значение». — Вспомнив выражение Жаннет, Кейт ощутила прилив грусти. — Но ты не ответил на мой вопрос.

— Ладно. Вопрос, насколько я понимаю, заключается вот в чем — поскольку я каждодневно вру о себе всем напропалую, как ты можешь быть уверена, что тебе я говорю правду?

— И вовсе не…

— Или, может быть, я из тех либералов, которые политкорректно удирают от разговоров на эту тему?

Неужели она обидела его?

— Джек…

— Давай хоть кое-что выясним раз и навсегда, Кейт. Я не поклонник политкорректности и не либерал. Кроме того, не консерватор, не демократ и не республиканец. Я исхожу из одного принципа: твоя жизнь принадлежит тебе. И это означает, что ты вольна делать с ней все, что хочешь, пока это не мешает свободе других людей распоряжаться своей жизнью. Это означает, что твое тело принадлежит тебе и ты можешь делать с ним все, что захочешь, — прокалывать, накачивать наркотиками, сжигать. Твое дело. То же самое и с сексом. Пока тебя к нему силой не принуждают, меня не касается, как ты им занимаешься. Я не должен ни обвинять, ни оправдывать, потому что это не моя жизнь. Она твоя. В той же мере я не должен ни понимать, ни объяснять. Чего, кстати, я не делаю.

Когда он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, Кейт вскинулась:

— Но это не говорит мне, что ты чувствуешь.

— Чувствую? Ты хочешь услышать, как я изумлен и потрясен? Если бы ты всю жизнь вела себя как мальчишка-сорванец и никогда не бегала бы на свидания, я бы еще понял… Но у тебя появлялся один бойфренд за другим.

— Верно. Но ни одного постоянного.

— Это так важно?

— Тогда я так не думала. А вот сейчас думаю. Они нашли уютное местечко на Седьмой улице — «Греческий уголок». Она не увидела за стойкой никого, кто хоть бы отдаленно напоминал грека, но тут стоял запах хорошего кофе. Они заняли столик в огромном стеклянном пузыре, который под лучами солнца мог стать настоящей жаровней. Джек вздохнул:

— Говоря по правде, Кейт, я не понимаю однополых отношений. Я знаю, они существуют, и принимаю их, но мне они чужды. Они меня не заводят. Но тут речь идет о тебе, Кейт.

— Ты не мог бы удивиться больше, чем я сама. Но так получилось. Со мной. И я ровно ничего не могу сделать.

— Но как? Когда? Где? Почему? Вот тут ты мне помоги, Кейт. А то я в полном недоумении.

— Да я и сама пытаюсь понять, Джек. Ты хочешь знать когда? Когда я поняла? Сама не знаю. Ребята-геи, кажется, осознают это раньше. С женщинами не так просто. Наша сексуальность непостоянна, текуча — это не мое выражение, я где-то прочитала. Но это правда. У женщин гораздо более интимные отношения друг с другом.

Конечно, девчонкой мне нравились ребята. Мне нравились свидания, нравилось, когда за мной бегают, ухаживают. Но знаешь, что мне нравилось больше всего? Посиделки в ночных рубашках.

Джек закрыл глаза.

— Только не говори мне, что девчонками вы устраивали лесбийские оргии в нескольких футах от моей спальни, а я ничего не знал.

Кейт легонько ткнула его ногой под столом.

— Не ори так громко, Джек. Успокойся, ладно? Ничего не происходило. Конечно, были разные контакты — бои на подушках, щекотание, хихиканье, спанье втроем на одном матрасе или вдвоем под одеялом. Словом, это было нормальное поведение для девочек — но не для мальчиков.

— Готов согласиться.

— И нормальное для меня. Мне нравилась близость с другими девочками, эта интимность, и, может, я любила это больше, чем другие, но никогда не связывала с сексом.

— Когда же это случилось?

— То есть когда я поняла, что порочна? Джек набрал в грудь воздуха.

— Опять это слово.

— Привыкай. Я выяснила примерно два года назад.

— Два года? То есть раньше ты никогда…

— Ну, это чуть не случилось во Франции… помнишь, я девчонкой провела год за границей…

— Мне ужасно не хватало тебя.

— Неужели? Приятно слышать. Я не имела понятия.

— Большие мальчики не плачут.

— Ну да, стыдно. Но, как бы там ни было, я почти или очень близко познакомилась с этим, но потом практически не вспоминала, потому что к таким вещам во Франции относятся по-другому. Ты помнишь песню Йони Митчелла «Во Франции они целовались на главной улице»?

— Смутно.

— Ну, так это правда. Во Франции девушки целуются на улице — обыкновенные нормальные девушки. Они целуются, обнимаются, гуляют под ручку, рука в руке. Там это считается совершенно нормальным.

Стоял февраль, ее звали Рене — темные волосы, темные загадочные глаза, высокая, длинноногая; ей было двадцать два года, на год старше Кейт. Она пригласила ее провести день в родительском имении в Рюи-де-Дом. Болтая, они вдвоем вволю погуляли по соседним полям. Когда хлынул ливень, Рене терпеливо слушала корявый французский Кейт. Когда они наконец добрались до пустого дома, то промокли до костей и замерзли. Стянув мокрую одежду, завернулись в огромный плед и, дрожа, уселись перед огнем.

Правая рука Рене скользнула по плечам Кейт и притянула ее поближе… чтобы было теплее, сказала она.

И это было хорошо, потому что Кейт уже стала думать, что никогда в жизни больше не согреется.

У тебя такая холодная кожа, сказала Рене. И начала растирать Кейт спину… чтобы разогреть кожу.

И это сработало. Только несколько движений, и Кейт охватило жаром. В ответ она тоже стала массировать гладкую спину Рене; кожа у нее была нежной, как у ребенка. Длинные руки Рене дотянулись до бока, наконец, коснулась груди. Кейт чуть не задохнулась от непередаваемо острого ощущения, когда пальцы стали ласкать ей соски, и затаила дыхание, чувствуя, как губы Рене приникли к ее шее, а руки уже ласкают живот. Ей казалось, что где-то глубоко внутри разгорается пожар…