Пожиратели таланта. Серебряная пуля в сердце (сборник)
Шрифт:
Бармен так растерялся, что чуть не уронил шейкер. Осторожно поставил его на стол и взял фотографию. Покачал головой.
– На месте преступления обнаружена зубочистка из вашего ресторана. Поэтому мы, собственно говоря, и пришли сюда.
Денис прочитал имя бармена на бейджике, прикрепленном к его рубашке: Никита.
– Так что, Никита, была она здесь, у вас?
Никита бросил беглый взгляд на Глафиру. Она, пристально следя за происходящим, едва заметным кивком головы поздоровалась с ним и прохладно улыбнулась.
– Это Люба Горохова, –
– С кем? Что она здесь делала?
– Ну, во-первых, они собирались здесь в определенные дни… клуб литераторов. Странная публика, скажу сразу, шумные, громкие люди. Поэтому мы накрывали для них столы в самом углу, вон там, за пальмой. Чтобы они не мешали остальным посетителям.
– Что они делали? Читали стихи?
– Да. Стихи. И вообще много говорили, спорили, аплодировали друг другу, как в театре, знаете ли. Иногда приглашали музыкантов, барда одного я запомнил, еще одного скрипача, старого такого, седого, он виртуозно играл.
– Кто за все это платил?
– Северцев. Владимир Александрович.
– Он был знаком с Любой?
– Конечно! Я так понимаю, она была его протеже. Знаете, иногда бармену многое рассказывают. Так вот, и Северцев этот, поджидая ее здесь, называл ее богиней, ангелом. Он считал ее гениальной поэтессой.
– Как вы думаете, у них был роман?
– Уверен! Как ее убили? Кто?
– Когда вы видели ее здесь в последний раз?
– Да вот… Совсем недавно. В понедельник, четырнадцатого мая! Поздно вечером.
– Она была одна?
– Ну, да… До определенного момента.
– Расскажите подробнее.
– В тот вечер она, как мне показалось, была уже подшофе. Во всяком случае, она производила именно такое впечатление. Мне даже официант, Толик, шепнул, что она клеится к нему, плетет какую-то чушь и ей больше наливать не стоит.
– Она кого-то ждала?
– Да, она еще Толику сказала, что Владимир Александрович должен прийти, но что-то запаздывает.
– Скажите, какие чувства она у вас вызывала?
– Ну… Я-то не поэт и в поэзии не разбираюсь, но, если все говорят, что она гений, значит, я ее за это уважал. Хотя, когда она читала свои стихи, я тоже краем уха что-то слышал и мне это нравилось, но для меня это все сложно, понимаете? Это, как бы поточнее выразиться, очень тонкая материя. Любовь, философия… Сложные слова, все такое мудреное. А с другой стороны, если смотреть на нее как на женщину, то мне ее почему-то было жалко. Какая-то она была неприбранная, неприкаянная… Я даже мысленно пытался ее приодеть, она же ходила в каких-то балахонах летом или в вязаных платьях зимой. Какие-то кружавчики, цветные нитки, я не знаю… У нее были очень красивые волосы и глаза. Хотя глаза были скорее даже не просто красивые, а какие-то одухотворенные и печальные.
– Да вы тоже поэт, Никита, – улыбнулся Денис. – И что же, что было потом? Северцев появился?
– Нет, не появился, как ни странно.
– То есть эта встреча была для нее неожиданностью?
– Ну да, причем приятной неожиданностью! Она прямо засветилась вся.
– И что?
– Ничего. Попросила меня приготовить им по коктейлю.
– Что он за человек?
– Не знаю, как его зовут, у нас бывал всего несколько раз.
– Один?
– Раньше я видел его с приятелем, знаете, такие прожигатели жизни. У них на физиономии написано, что они – бичи. Может, сорвали где-то влегкую деньжат да и приехали сюда покутить. Не удивлюсь, если они вообще из провинции. Но все это – лишь мои предположения.
– И что, это он первый подсел к Любе?
– Не сразу. Он пришел один, подошел сюда, где вы сейчас стоите, заказал виски. Люба сама его окликнула.
– Она назвала его по имени?
– Нет, она просто позвала его как-то, я сейчас не помню, но точно не по имени. Может, сказала: «Привет!» или: «Салют, ты меня не узнаешь?» Он сразу обернулся, увидел ее, и по выражению его лица я понял, что они знакомы. Ну а потом я вспомнил, что как-то они были в одной компании. Он, его приятель, Люба и еще одна женщина.
– Что было потом?
– Он со своим виски подсел к ней, они недолго поговорили, мне показалось, что он чем-то расстроен. Люба же тоже была какая-то нервная и одновременно – веселая. Словом, они очень быстро ушли. Даже часа здесь не провели.
– Вы можете его описать? Составить его фоторобот?
– Без проблем.
– Тогда завтра позвоните вот по этому телефону, – и Денис протянул ему свою визитку.
Он вернулся к Глафире.
– Ну что? Все узнал?
– Кажется, завтра утром у нас будет фоторобот убийцы! – просиял Денис.
11
Ему с трудом удавалось скрывать свое волнение. Ведь все то, что он рассказал о себе, было чистой правдой. Он и сам не мог понять, как это случилось, что он оказался в кухне с ножом в руках. Причем это был испанский охотничий нож, далеко не кухонный. Много раз он представлял себе, как подходит к офтальмологу сзади и вонзает ему нож прямо в спину. В спину, обтянутую принадлежащим Игорю махровым халатом, и как рыхлая белая ткань халата быстро намокает, напитывается алой кровью, а офтальмолог медленно опускается на пол, судорожно царапая пальцами стену.
Вот говорят – «состояние аффекта». Только тот, кто испытал это самое состояние, может понять Игоря и всех тех многочисленных убийц, не выдержавших нервного напряжения и потерявших контроль над своими чувствами. А еще всем этим убийцам знакомо сладкое чувство, которое они испытали, совершая то, чего не выполнить уже не было сил. Чувство удовлетворения от того, что они сотворили, лишив жизни ненавистного им человека.
Вероятно, незаметная грань отделяла в тот день и Игоря от того, чтобы не оказаться в числе настоящих, а не подсознательных убийц.