Пожиратели звезд
Шрифт:
Ты…
Она завыла, а потом – в этом она не совсем уверена, – но такое ощущение, будто швырнула ему тогда что-то в лицо – то ли вазу, то ли стакан – точно уже не помнит. Он схватил ее за руки; она отбивалась, ругалась и плевала ему в лицо. Слишком решительно она завязала с наркотиками, и врач, которого вызвал Хосе, вынужден был сделать ей укол. Она мгновенно успокоилась и сразу стала говорить с ним очень ласково, как с ребенком.
– Нужно будет создать симфонический оркестр, открыть публичную библиотеку… Многое нужно сделать. Мы построим новую столицу, как Бразилия… Нимейер… Нужно пригласить Нимейера… Здесь слишком грязно, слишком много следов прошлого…Мы создадим здесь такую страну, как Соединенные Штаты, весь мир удивится…
Он по-прежнему пристально рассматривал ее – молча, со свойственной ему неподвижностью и бесстрастием. Но именно тогда она заметила в выражении его лица нечто, чего никогда не видела прежде: похоже, он боялся ее. Да, боялся. Он, казалось, смотрел на нее с большим почтением и в то же время со страхом – как если бы вдруг увидел в ней некую могучую силу, то ли неведомую ему, то ли нагоняющую на него ужас. Это было действительно странно, но с того дня он стал относиться к ней с какой-то забавной осторожностью, и не раз она ловила его на том, что втихаря он складывает три пальца – как у куклы, – выдавая тем самым свой суеверный страх; а ведь она тогда испытывала по отношению к нему особую нежность, была охвачена какой-то безудержной добротой. Изо всех сил он старался ни в чем ей не перечить. Друзья вдруг принялись в один голос советовать ей вернуться в Штаты, и она прекрасно понимала, что все боятся ее влияния на него и хотят от нее избавиться. Она наотрез отказалась. Чуть было даже не выделили военный самолет в ее полное распоряжение – политические уловки кастристски настроенных офицеров, в этом-то она нисколько не сомневалась. И немедленно предупредила Хосе о том, какие интриги плетут у него за спиной.
Он отреагировал на это так, что сразу стало ясно, до какой степени вымотали его те дни – ведь тогда решалось все. Бармен «Эль Сеньора» рассказал ей потом, что Хосе так жутко напился, что едва не разнес все заведение. Стал совершенно неуправляемым и все время рычал, что кого-то убьет – пойдет и задушит собственными руками. Это крайне обеспокоило ее: по всей вероятности, он имел в виду полковника Барриоса, недавно назначенного начальником полиции и развившего немалую активность по подавлению оппозиции. Она спросила бармена, не о Барриосе ли, по его мнению, шла речь, но он как-то обалдело на нее посмотрел и покачал головой. Нет, он не думает, что Хосе жаждал задушить Барриоса собственными руками, конечно же нет. Для такого рода вещей у него есть специальные люди.
Бармен был тощим лысым вечно чем-то обеспокоенным человечком. Пятнадцать с лишним лет он работал на полицию как осведомитель, прекрасно знал всю ее подноготную, и Хосе, как только придет к власти, намеревался поставить его во главе службы безопасности. Ведь подобная должность – единственное, пожалуй, что могло хоть сколько-нибудь придать уверенности в себе такому постоянно встревоженному человеку, который всегда был настороже: он всегда ждал худшего и повсюду ему мерещилась опасность. Бармен страшно хотел занять этот пост, и Хосе мог полностью на него положиться.
Хосе тогда не раз еще заходил к ней, пытался что-то объяснить, но что – непонятно, он так и не сумел этого выразить.
– Ну, понимаете, теперь это вопрос нескольких дней. Все трещит по швам, они попытались даже привлечь хозяина на свою сторону. Им известно, что это будет он и никто другой. Ясное дело: теперь или никогда! Значит, нужно, наверное, оставить хозяина в покое.
– Я прекрасно все это знаю и понимаю, что сейчас не самый подходящий момент для того, чтобы Хосе обвинили в проамериканских настроениях. Все это мне известно. Я видела листовку кастристов, где они утверждают, будто я – шпион ЦРУ и мою работу оплачивают империалисты из «American Fruit Company». И веду себя очень осторожно.
– Речь не только об этом, – сказал бармен. – Хозяин, знаете ли, немножко суеверен. Понятное дело. В такой момент нужна удача. Поэтому вам бы сейчас чуть-чуть притихнуть. Вас все время видят в церкви, вы за него молитесь, а это не слишком-то прогрессивно выглядит, descamisados не очень-то это по душе – религия. И потом, белое может принести несчастье.
– Белое? Я совсем не понимаю, о чем вы.
– У нас белое – цвет, не приносящий удачи. Все знают, что вы его любите, но не стоит вот так, принародно, это лишний раз показывать… Знаете, патрон как-то на днях сказал мне, что, даже если бы он убил вас, вы бы прямиком отправились на небеса и там принялись бы молиться за него. Он, конечно, был пьян в стельку. Но сейчас ему нужна удача. Вы понимаете, что я имею в виду.
Она вовсе ничего не понимала. Она хорошо знала страну, и эти суеверия, сопровождаемые абсурдными обрядами даже в городских рабочих кварталах, были ей знакомы, но ведь скоро они положат этому конец. Прогнивший режим, не способный уже даже защитить себя, доживал последние дни, и она пребывала в напряжении, испытывая восторг при мысля о том, что вот-вот ей доведется принять участие в событиях исторического значения. Во всяком случае, она ощущала подъем и даже не притрагивалась больше к наркотикам. Это стало делом чести, речь шла о самоуважении – ни о каких уступках речи быть не могло, – а потом еще были дети, они смотрели на нее с такой надеждой. Иногда ей казалось, что весь народ этой страны смотрит на нее их глазами – на нее, на Соединенные Штаты, представителем которых она является: он нуждается в ней, и она оправдает его надежды. Каждое утро она старательно вела уроки; теперь, когда благодаря детям она хорошо знала испанский, они могли по-настоящему общаться. Она обожала их. Обожала детей. Они оказывали на нее благотворное влияние – можно сказать, даже спасли ее. Помогли вновь обрести себя, напомнили о том, кто она такая.
Пила она по-прежнему многовато, но нельзя же успеть все сразу. Ее физическое состояние значительно улучшилось, она стала лучше спать – не снились больше эти дурацкие кошмары, в которых открученные цыплячьи головы окружали ее и над ней издевались. Жена вицеконсула США снова стала ее приглашать, а потом – и жена консула, и в конце концов ее опять стали принимать в посольстве. Она отдавала себе отчет в том, что они чуть не бросили ее. Теперь ее авторитет опять возрос. Наконец-то в посольстве начинали понимать, что Хосе предстоит стать спасителем нации. Но они глубоко заблуждались в том случае, если рассчитывали с ее помощью заставить его служить американским интересам. Он их всех быстренько за пояс заткнет. Это вам не Батиста и не Хименес. На сей раз дело обернется совсем иначе, временам американских марионеток в этой стране пришел конец.
Действующий режим доживал последние часы, и как только стало известно, что «летучие бригады» со всех концов страны направляются к столице, а регулярные войска отказываются принимать участие в военных действиях, правительство подало в отставку. Хосе поддерживал генерала Карриедо – честного, ничем не запятнавшего себя человека, много времени назад высланного из страны, проникнутого верой в людей и демократические принципы. У него было прекрасное лицо настоящего идальго, и он немножко напоминал Мачадо, этого великого американского идеалиста, проложившего дорогу режиму Порфирио Диаса. Он был провозглашен президентом, и Хосе смог на все высокие посты назначить своих друзей. Это был подлинный взрыв народного ликования; больше трех недель длилась настоящая фиеста, и «американочка Альмайо» – ее теперь называли именно так, – смешавшись с толпой, запрудившей улицы, целую ночь танцевала под фейерверками в россыпях конфетти, среди разрывавшихся с треском петард. Она была до глубины души растрогана счастьем и признательностью этих простых людей, так терпеливо и с такой надеждой дожидавшихся этого момента. Дня освобождения, открывшего всем дорогу в лучшую жизнь. Но предстояло еще проделать огромную работу, и начать следовало с хорошей чистки. Комиссия по наркотикам Организации Объединенных Наций на протяжении десяти лет обвиняла здешнее правительство в том, что оно наживается на торговле наркотиками. Детская проституция была обыденным явлением, венерические заболевания приобрели невиданный размах. Сточная вода попадала в питьевую, заражая ее, что стало даже предметом шуток; был, например, в ходу такой анекдот: уличный мальчишка окликает американского туриста: «Мистер, мистер, хочешь переспать с моей сестренкой?» Турист смотрит на него с ужасом: «Я? С твоей сестренкой? Да здесь даже стакан воды выпить страшно!» Конечно, все это невозможно было изменить сразу – тут работы на целую жизнь: нужно сформировать кадры специалистов, найти новые источники финансирования и экономические ресурсы. Причем действовать следовало с определенной долей осторожности, не разрушая существующего уклада, – нельзя же все поставить с ног на голову, как это сделал на Кубе Кастро. Она между тем продолжала по утрам вести уроки – в детях она просто нуждалась. В их присутствии она полностью обретала себя, свои былые мечты и надежды; дети придавали ей храбрости. По-прежнему вести занятия было не так уж легко – теперь она работала над куда более значительными проектами, но все равно каждое утро она неизменно появлялась в классе. То были незабываемые часы. Каждый раз, когда шофер привозил ее туда, возле школы стояла толпа родителей, они с почтением ждали – просто так, чтобы посмотреть на нее: эти славные люди знали, что она – невеста самого могущественного человека в стране; иногда они обращались к ней с жалобами или просьбами об оказании материальной помощи. Время от времени туда приезжали радиожурналисты, ведущие программы новостей, и пару раз ей довелось иметь дело с репортерами американского телевидения. Ей наконец-то удалось коечего добиться. Так, например, исключительно благодаря ее влиянию правительство приняло решение о реконструкции телефонной сети.
Местный телефон всегда приводил ее в отчаяние. Всякий раз, когда снимаешь трубку, возникает такое ощущение, будто тебе приходится продираться сквозь какие-то джунгли, наполненные самыми экзотическими звуками. А телефон – вещь немаловажная, это символ прогресса и современного образа жизни. На самых отдаленных равнинах индейцы сразу же ощутят, что о них наконец-то стали проявлять хоть какую-то заботу.
Когда она завела об этом речь, минуло лишь несколько недель с того момента, как новое правительство пришло к власти. Пытаясь встретиться с Хосе, она наткнулась на некоторые препятствия – вполне естественно, ведь он становился крайне занятым человеком. Тем не менее иногда он виделся с ней, и всякий раз ее поражало его отношение к ней, становившееся все более странным; вид у него был не просто недоверчивый, но к тому же еще и… О, конечно, это смешно, но выглядел он по-прежнему несколько испуганным.