Пожирательница грехов

Этвуд Маргарет

— Ты особо не ввязывайся, — предупредил он. — Я не хочу, чтобы и эта прибегала сюда среди ночи. — Мой отец посмеивался над маминым талантом выслушивать людей и сочувствовать, хотя мама часто подтрунивала: “Дорогой, но ведь я и тебявыслушиваю”. Такие люди, говорил отец, присасываются к тебе как пиявки.

Но теперь у папы вроде не было повода беспокоиться. Эта пара уж никак не походила на тех из Оттавы. Фред и Бетти: они сразу попросили, чтобы их так и звали — Фред и Бетти. Нас с сестрой вымуштровали обращаться к посторонним только миссис и мистер, но и нам полагалось звать их Фред и Бетти и приходить к ним домой, когда хотим.

— Вы уж, пожалуйста, не воспринимайте это так уж всерьез, —

говорила нам мама. То были тяжелые времена, наша мама была хорошо воспитана, а значит, и мы вырастем воспитанными людьми. И все равно: на первых порах мы приходили к Фреду и Бетти, когда вздумается.

У них был точно такой же коттедж, как у нас, только обстановки меньше, поэтому он казался просторнее. Перегородки в нашем доме были из оргалита, выкрашены зеленой краской, и от картин, что когда-то здесь висели, остались светлые пятна. А вот Бетти с Фредом соорудили себе перегородки из фанеры: Бетти покрасила их ярко — желтой краской, сшила занавески, на которых желтые цыплята вылупляются из белых скорлупок. Остатки ткани Бетти пустила на фартук. Дом, где жили Фред и Бетти, был их собственностью. Конечно, тогда есть смысл вкладываться, объясняла мама. Бетти называла кухню кухонькой. В углу стоял круглый стол из кованого железа и два витых стула, покрашенных белой краской. Бетти называла этот уголок утренним гнездышком.

В доме Фреда и Бетти было интересней, чем у нас. Например, у них была чашка-неваляшка, наполненная водой: на краю сидела птица из дутого цветного стекла, она опускала клюв в воду и пила. У них был дятел — дверной молоток: дергаешь за веревочку; и дятел стучит клювом в дверь. И еще у них была птица-свисток: набираешь туда воды, и свисток заливается трелью. Прямо канарейка, говорила Бетти. Еще они покупали субботние цветные комиксы. Мои родители не любили комиксы и не хотели, чтобы мы читали, как они выражались, всякий мусор. Но, говорила мама, Фред и Бетти к нам так добры, что тут сделаешь?

Кроме всех этих соблазнов в доме был еще Фред. Мы с сестрой обе в него влюбились. Сестра забиралась к Фреду на коленки и заявляла, что он ее кавалер и она потом выйдет за него замуж. Она заставляла Фреда читать ей комиксы и тормошила его, выдергивала изо рта курительную трубку, связывала вместе шнурки его ботинок. Я тоже была неравнодушна к Фреду, но знала, что это безнадежно. Моя сестра застолбила Фреда: если она имела на что — то виды, то от своего не отступалась и терпеть не могла, когда я обезьянничала. И вот я сижу на витом стуле из кованого железа, в утреннем гнездышке, Бетти заваривает кофе, а я смотрю, как Фред играет с моей сестрой в гостиной на софе.

Во Фреде было что-то такое, из-за чего люди к нему тянулись. И даже моя мама, вроде не кокетка — она выбрала мудрость, — в присутствии Фреда заметно оживлялась. Даже мой отец его любил: иногда, вернувшись из города, он пил с Фредом пиво. Они сидели у Фреда на веранде в желтых плетеных креслах, хлопали мошек и обсуждали бейсбол. Они редко говорили о работе. Я даже не знаю, кем работал Фред — в какой-то конторе. А вот мой папа “варился в обоях” — так говорила мама, и я не очень понимала, что это значило. Зато я любила, когда они разговаривали о войне. У отца была больная поясница, и он очень досадовал, что не попал на войну. Фред же воевал на море. Он мало рассказывал, а отец все время пытался вытянуть из него какую-нибудь историю. Мы знали от Бетти, что они обручились перед самой войной, а поженились, когда Фред вернулся. Каждую ночь всю войну Бетти писала по письму и отправляла свои послания раз в неделю. Она не говорила, часто ли писал ей Фред. Мой отец мало кого любил, но говорил, что Фред не дурак.

Казалось, Фред нравится людям играючи, просто так. И я бы не сказала, что он был красив. Проблема в том, что я помню, как выглядела Бетти, до мельчайших подробностей — каждую веснушку и каждый завиток волос, — но совершенно не помню, как выглядел Фред.

У него были темные волосы, и он курил трубку, и мог спеть нам песенку, если его хорошенько помучить. Он пел “Глаза голубые, и волосы ярче огня: отдам за тебя я собаку свою и коня”. Или он пел для моей сестры “Прекрасные карие очи” — ведь у нее были карие глаза, а у меня водянисто-голубые. Эта песня ранила меня, потому что там были слова “не полюблю я синих глаз”. Это была обреченность, это означало, что всю жизнь я буду страдать без любви Фреда. Как — то я заплакала — тем хуже, что мне не с кем было поделиться. И пришлось пережить это унижение — и шутливое подтрунивание Фреда, и презрение сестры, и худшее из унижений — когда Бетти успокаивала меня на кухоньке. А унизительно это было потому, что даже я понимала, что Бетти слишком простодушна. “Не обращай на неговнимания”, - сказала она, догадавшись, что мои слезы как-то связаны с Фредом. Но как я могла не обращать внимания?

Как говорила позднее моя мама, Фред — словно кошка: ради других не свернет со своего пути ни на шаг. И было несправедливо, что все влюблялись во Фреда и никто не влюблялся в Бетти, хотя она была такая добрая. Именно Бетти радовалась нашему приходу и болтала с нами — а Фред валялся на софе с газетой. Бетти кормила нас печеньем и молочными коктейлями и давала нам облизывать миски, когда пекла. Бетти была такая хорошая — все так про нее говорили, а вот про Фреда нет. Например, он редко смеялся: и улыбался, лишь когда грубо шутил, в основном обращаясь к моей сестре: “Опять себе мордочку отъедаешь?” или “Эй, пузыри на коленках”. А Бетти никогда так не выражалась — она улыбалась или смеялась всегда.

Бетти смеялась, когда Фред обзывал ее Бетти Грейбл, [3] дня без этого не проходило. Я не понимала, почему Бетти смеется — разве это не комплимент? Ведь Бетти Грейбл — известная кинозвезда, ее фото было прикноплено у них в уборной. Мыс сестрой предпочитали ходить в уборную Фреда и Бетти. У них, в отличие от нашей уборной, были занавески на окошке и деревянный ящичек с щелоком, и деревянный ковшик. А в нашей уборной щелок был в картонной коробке, и совок древний.

3

Бетти Грейбл (1916–1973) — американская певица, актриса и танцовщица.

Бетти вовсе не походила на Бетти Грейбл: та блондинка и не такая пухленькая, как наша Бетти. Хотя обе они красивы, так думала я. И очень долго не понимала, что Фредова шутка — жестокая. У Бетти Грейбл были длинные шикарные ноги. Ноги у Бетти начинались от самой талии и без единого изгиба, без паузы продолжались до самых ступней. В то время мне казалось: ноги как ноги. Я часто сидела у них на кухоньке и все время видела ноги Бетти: она носила топы с шортами, а сверху повязывала желтый фартук с цыплятами. Ноги у Бетти почему-то совсем не загорали, хотя она часами сидела на веранде в плетеном кресле и вязала крючком — сама в тени, а ноги на солнце.

Отец говорил, что у Бетти нет чувства юмора. Я не понимала, почему. Она всегда смеялась над моими шутками, даже если я сбивалась. И еще она свои шутки придумывала. Например, напишет черным карандашом слово “белый”, а я спрашиваю: “Что это?” — а она говорит: “Белый, но черный”. Я не поняла с первого раза, и Бетти мне объяснила. “Слово белый, но черное”, - повторяла она и улыбалась добродушно, обнажая кривоватые зубки. Мы никогда не бывали в Соединенных Штатах, хотя они начинались там, за рекой, где тянулась длинная полоска зеленого леса, а потом тускнела вдалеке и сменялась синевой Верхнего озера на западе. Я видела чернокожих лишь в комиксах про Тарзана или про Волшебника Мандрагора, где Лотар носил львиную шкуру. И я не понимала, при чем тут черные и белые.