…Пожнешь бурю: Хроника двух трагических часов
Шрифт:
Поразмыслив немного, Юрий Макаров не стал звонить замполиту. Поди, и спит оп уже, время позднее. А завтра ему на боевое дежурство. Скажешь сейчас – Сергей всю ночь спать не будет. Ладно, он перехватит Шапошникова в части до развода н предупредит его, что их вызывают на ковер. «Плац-ковер», – усмехнулся Макаров, вспомнив, что командир предупредил: быть им с Сергеем на плацу за полчаса до развода.
Укладываясь в постель, Макаров уже вовсе уверился: большие начальники будут беседовать с ними по тому письму. Стараясь не думать о нем, Макаров, давно занимающийся аутогенной тренировкой, пожелал Ларисе, которая сидела у секретера и читала журнал «Цветоводство» – жена работала агрономом по зеленым насаждениям в военном городке, – спокойной ночи. Закрыв глаза, он произнес в уме: «Правая рука тяжелая» – первую фразу из привычной формулы перехода в релаксацию – и тут же погрузился в крепкий, здоровый сон.
Утром поговорить с замполитом Макаров не успел. Когда он появился в казарме, большом кирпичном доме, на четырех этажах которого размещались солдаты и сержанты срочной службы, дежурный по части после обычного рапорта доложил: «Майор Шапошников звонил из автотранспортной службы, просил передать, что занят техническими проблемами, прибудет к разводу – прямо на плац».
Поэтому ему пришлось пока в одиночку тянуться перед двумя большими начальниками.
Когда Юрий представился, генерал-полковник Гришин спросил:
– Вы писали, товарищ Макаров, начальнику Главпура?
– Так точно! – отрубил Макаров.
– А кто, скажите, был инициатором письма? – подчеркнуто вежливо спросил генерал-майор Алиметов. – Вы или ваш замполит? Ведь под письмом значатся две подписи…
Макаров пожал плечами:
– Не все ли равно? Подписи мы поставили согласно алфавиту. Если бы фамилия моего замполита была Алиметов, он подписался бы первым.
Все малость опешили от явной дерзости. Но генералмайор Алиметов приветливо улыбнулся и легонько похлопал Макарова по плечу.
– Как отвечает, а? – сказал он окружающим. – Генералов не боится, джигит, совсем не боится… И я бы тоже подписался…
Присутствующие знали, что характер у Гаджи Магомедовича непредсказуемый, и пока выжидали, куда повернет Алиметов. Похвальные слова, произнесенные им сейчас, пока еще ничего не означали.
А вам известно, товарищ майор, что в армии запрещено подавать коллективные жалобы? – спросил Гришин.
Это была не жалоба, товарищ генерал-полковник, – ответил Макаров. – Это, если хотите, раздумья двух коммунистов, облеченные в форму письма к другому коммунисту…
Но ведь вы писали на имя самого начальника Главпура, – включился в разговор офицер из политотдела.
А разве у него партийный билет не такого же образца? – послышался голос Сергея Шапошникова. Майор незаметно подошел к «плац-ковру», на который поставили его командира, и, рискуя нарваться на выговор, не доложил о прибытии сразу, сначала прислушался к разговору.
Теперь, когда генералы повернулись к нему, замполит щелкнул каблуками и с особым изяществом – он это умел – бросил руку к козырьку, доложил: майор имярек… приказанию… и так далее.
Вольно, – несколько насмешливо, но довольный выправкой политработника, сказал Гришин. – Вот теперь полный комплект. Хороша парочка – гусь да гагарочка.
В своем письме вы поставили под сомнение целесообразность существования в армии социалистического соревнования в нынешних его формах, – проговорил Алиметов. – Вопрос подняли серьезный, если не сказать глобальный. И ваши аргументы довольно основательны. Но почему сразу в Главпур? Есть и ваш политотдел, и политуправление Ракетных войск… Надо было посоветоваться со старшими товарищами, все надлежащим образом обсудить.
– К начальнику политотдела мы обращались, – ответил Шапошников.
– И что же? – спросил генерал-майор Алиметов.
– «Не разводите, парни, анархию, – сказал нам он. – Какого рожна вам еще надобно? И вообще, катитесь по местам. Мне вон еще справку для Гаджи Магомедовича надо сочинять. Об этом самом соцсоревновании…»
Шапошников очень похоже скопировал голос Демидова. Все рассмеялись.
Мы считаем, – сказал Юрий Макаров, решив, что коль его и Сергея принялись спрашивать в присутствии нескольких старших офицеров, то пусть и то узнают обо всем, – считаем нынешнюю систему соревнования излишне неформализованной. Армейская служба регламентируется уставами, а в главном нашем обязательстве – Военной присяге – есть все, что мы зачастую повторяем затем в своих обязательствах по соревнованию. Зачем? Ведь таким образом мы подменяем присягу, принижаем ее значение…
И все политработники, сверху донизу, – подхватил Сергей, – заняты составлением отчетов и справок по итогам соцсоревнования, завалены канцелярской перепиской вместо того чтобы вести задушевные разговоры с солдатами, помогать в их воспитании строевым офицерам. Живое дело подменяется канцелярщиной… Как будто и перестройки не было…
Вот против этого и надо бороться – против рутины и формализма, – заметил Гришин.
Не так-то все просто, товарищ генерал-полковник,- отозвался Шапошников. – Существует строгая форма отчетности, вернее, множество различных форм и показателей, масса циркуляров… Они и предписывают нам, кому, куда, когда и какую бумагу необходимо представить. Эти бумаги, исполненные в срок, зачастую и определяют существо и качество работы, проделанной в подразделении. По ним и выводы делаются о командире да замполите…
А ведь у нас, ракетчиков, политработники, как и строевые офицеры, несут боевое дежурство, – подхватил Юрий Макаров.
– Нет слов, – горячо продолжал замполит, – состязательность, соревновательное начало должны быть в армии. Мы против того, чтобы обязательства спускали нам сверху, чтоб о спортивной подготовке воинов подразделения проверяющие судили по стендам наглядной агитации, а о боевых качествах ракетчиков – по гладким, обтекаемым справкам. А то формализм отучил пас от подлинного соревнования. Разве это обстоятельство не должно заботить всех армейских коммунистов?
Гаджи Магомедович поднял руку.
Ладно, ладно… Мы просто хотели познакомиться с вами, соавторы, – сказал он. – На первый раз довольно. Начальник Главпура и член Военного совета наших войск поручили мне провести обсуждение вашего письма на собрании коммунистов. Там и скрестим шпаги.
Разве мы с вамп противники, товарищ генералмайор? – усмехнулся Юрий Макаров.
Послушайте, командир, – сказал Гришин, – я служил под началом вашего отца. Так вот, Иван Егорович любил говорить: когда яйцо учит курицу, это, может быть, и неплохо… По яйцу не следует забывать, что клюва у него пока пет.