…Пожнешь бурю: Хроника двух трагических часов
Шрифт:
– Я – «Стержень»! Я – «Стержень»! – повторял первый номер в микрофон. – Вызываю «Журналиста»! Вызываю «Журналиста»!
Никто не откликался. Тогда Иван Владыкин бесстрастным голосом, хотя спокойствие давалось ему отнюдь не легко, принялся вызывать товарищей:
– «Гейзер»! Я – «Стержень»! «Гейзер»! Я – «Стержень»!
«Гейзер» не отвечал… Старший лейтенант стал обращаться по очереди к другим ракетным частям:
– «Тайфун», ответьте «Стержню»! «Стержень» вызывает «Дорогу»! «Лебедь», ответьте «Стержню»! «Лебедь»!..
Никто не отозвался.
И Сергей Шапошников представил, как срываются эти слова с кончика дрожащей в горячих радиоактивных струях отравленного воздуха антенны и несутся над атомной пустыней, в которую превратилась такая зеленая сейчас долина реки Тигоды. Он вдруг вообразил, что все это не учебная тренировка, какими занимаются ракетчики для поддержания выучки, а чудовищная реальность. И тогда Сергей почувствовал, сколь ужасным будет состояние оставшихся глубоко под землей офицеров. Ведь они с полным основанием будут считать себя последними людьми на планете, оставшимися в живых.
– «Лебедь», ответьте «Стержню»! – упорствовал Владыкин.
И вдруг…
«Стержень»! Я – «Журналист»! Как слышите меня? Прием!
Слышу вас хорошо! «Журналист»! Я – «Стержень»! – сбился с бесстрастного тона и зачастил первый номер.
«Стержень»! Говорит Вощинский… Приказываю доложить обстановку у соседа! Повторяю! Доложите обстановку у соседа!
Вас понял, «Журналист»! Выполняю приказ – запустить соседа…
Когда тренировка закончилась, с командного пункта соединения сообщили, что смене Сергея выставили оценку «хорошо».
– Пока все, «Стержень», – сообщил «Журналист»…
Затем, пройдя привычную процедуру, замполит спустился на командный пункт.
– Выходите на регламентную установку, – приказал Шапошников. – Как там наш командир? Ага! Вот он и сам легок на помине.
Загорелся транспарант, который показывал, что пусковая на прямом контакте с подземным бункером.
– У нас все в порядке, – донесся голос Макарова. – Шахту открыли, сейчас приступаем к пробной расстыковке. Связь с вами постоянная.
– Ясно вижу, командир, – ответил Шапошников.
56
– Войдите! – послышался голос главного капеллана ракетной базы Мэсситер, и Филип Тейлор вошел.
Стэн Гриффин, невысокий и плотный человек, сидел к нему спиной и писал. Большая плешь, уже сползшая с макушки на затылок, матово поблескивала в лучах солнца, пробивающегося сквозь неплотно зашторенные окна.
Здравствуй, Стэн, – сказал Филип. – Да снизойдет на тебя благословение божье!
Снизойдет, снизойдет, – согласился базовый капеллан, не поворачиваясь. – Рад тебя видеть, вернее, слышать, дружище. По погоди чуть-чуть… Сейчас закопчу. Сделай себе что-нибудь выпить, да и мне, кстати, тоже.
Филип Тейлор бросил взгляд на обширный бар хозяина, вздохнул и уселся в кресло, которое стояло в противоположной стороне.
– «Вот я сплету тебе на милетский манер разные басни, – произнес на латыни Филип Тейлор, – слух благосклонный твой порадую лепетом милым… Ты подивишься на превращения судеб и самых форм человеческих и на их возвращение вспять…»
Гриффин, не поворачиваясь, насмешливо хмыкнул.
– Цитируем «Метаморфозы» язычника Апулея? – проговорил он. – Да еще на святом, божественном языке…
Тейлор пожал плечами.
– Африканцы Апулея читали взахлеб отцы-основатели нашей церкви, мой дорогой Стэн, – возразил он капеллану. – И не считали это грехом. Ведь не кто иной, как сам Августин, сохранил для нас, потомков, второе название апулеевских «Превращений» – «Золотой осел». И мне тоже по душе эта забавная история, несмотря на ее африканскую напыщенность. Ведь «Осел» Апулея доказывает, что никакой сексуальной революции в наше время не происходит, все нынешние порнофокусы – детский лепет по сравнению с забавами Афин и вечного города.
– Не скажи, Фил, – покачал головой Гриффин. – Сейчас я закончу писать, сделаю коктейль по новому рецепту и расскажу тебе историю, случившуюся на прошлой неделе в Атланте…
Филип Тейлор вздохнул и не отозвался. Прошло несколько минут. Капеллан продолжал писать.
Послушай, Стэн, – не выдержал пастырь морских пехотинцев, – и долго ты будешь сидеть ко мне спиной, как генерал Грант по отношению к конгрессу? [Так расположена в Вашингтоне конная статуя генерала Гранта – национального героя Америки]
Все, дорогой Филип! – вскричал Гриффин, приподнимаясь со стула и дописывая последние слова в согнутом состоянии. – Вот! Ставлю точку – и я в твоем распоряжении…
Капеллан бросил ручку, повернулся к гостю и шагнул к нему, поднимая руку то ли для приветствия, то ли для благословения. Но рука его так и застыла в воздухе, ибо Стэн Гриффин не увидел в руках закадычного друга привычного стакана с виски.
– Что с тобой, Фил? – встревоженно спросил Гриффин. – Ты заболел? Я же ясно сказал: приготовь нам для начала выпить…
Тейлор вымученно улыбнулся и развел руки в стороны.
Все, Стэн, – сказал он. – Отпил твой старый товарищ.
А что произошло? Ты заболел?
Нет, увы… Еще хуже. Я стал трезвенником. Более того, пропагандистом трезвого образа жизни… Ах да! Ты ведь еще не успел получить циркуляр совета капелланов. Ведь это было только вчера утром. Прошли всего сутки в моей новой жизни, а мне кажется, миновала вечность.
Да растолкуй мне, что произошло?! – вскричал Стэн Гриффин.
О чем тут говорить! – махнул рукой Филип Тейлор. – Ты ведь тоже обречен, отец Стэнислаус…