Познание России: цивилизационный анализ
Шрифт:
Освоение чуждой и такой опасной технологии возможно только в атмосфере острого противостояния породившему ее Западу. Только в атмосфере непримиримой борьбы и ненависти к слугам погибели можно сохранить свои души и победить Дьявола его же оружием. Как нам представляется, здесь — самый глубокий уровень мотиваций, задававший изоляцию, пароксизмы страха и противостояния. Стресс, связанный с принятием города, динамики, включением в индустриальную эпоху, рождал потребность в противовесах, компенсирующих психологические нагрузки и гарантирующих добрый результат.
Изоляционизм воспроизводится в новом контексте достаточно быстро в ответ на идущие снизу, из «толщи жизни», настойчивые импульсы и разворачивается во весь рост. Уже во время «войны с белополяками» советская пропаганда использует заложенные в глубине культурной памяти антипольские инстинкты. Весь спектр изоляционистских и антизападных настроений
За кулисами любых трудностей и поражений советского общества стоит мировая буржуазия (империализм, фашизм, сионизм), т. е. Дьявол. Это он руками своих агентов, наймитов и пособников гноит урожаи, саботирует заготовки, плетет заговоры, убивает вождей и отравляет колодцы. Цель Дьявола — сгубить страну советов, извести коммунистов и бросить народы СССР в пропасть нищеты и бесправия. Весь ужас ситуации заключался в том, что внутри страны у мировой буржуазии обнаруживался огромный, постоянно растущий отряд пособников. Список врагов народа имел начало, но не имел конца. День ото дня в него попадали новые и новые категории. Атмосфера последней битвы с силами Аримана требовала предельной бдительности и сплочения, ибо силы Врага были неисчислимы, а замыслы его ужасны.
Надо сказать, что одним из факторов, задававшим фобию Запада, было наложение манихейского сознания на эсхатологическое понимание происходящего. Тезис о возрастании классовой борьбы по мере продвижения по пути построения социализма воплощал манихейский миф последней эсхатологической битвы. Построение Рая на земле должно вызвать противостояние всех сил Врага рода человеческого. Пафос последней битвы и ужас последней битвы требовали и находили разлитого повсюду Врага.
В этой тревожной атмосфере советское общество ранжируется с точки зрения классовой чистоты. Свидетельством высшего статуса становится пролетарское происхождение и рабочая биография. Однако общество не исчерпывается счастливыми обладателями пролетарской родословной, и в нем выделяется слой потенциально неблагонадежных. При этом, неблагонадежность увязывается с некоей — культурной, классовой, национальной — связью с миром капитала, то есть с Западом. В данной системе представлений на «бывших» ложится несмываемый налет ритуальной нечистоты. Они оказываются носителями иррациональной, мистической связи с буржуазным миром (Западом). В репортажах о разоблаченных саботажниках, вредителях и других врагах советской власти идеологические инстанции обязательно находят, хотя бы у кого-нибудь из подсудимых, кулацкое происхождение, служившего в полиции дедушку или родственников в эмиграции. Эти отягчающие обстоятельства одновременно объясняли дело. А потому каждый человек с неблагополучной анкетой оказывается готовым к разработке.
Следующий естественный отряд слуг мирового империализма: инородцы — евреи, латыши, российские немцы, поселившиеся в СССР западные коммунисты и т. д. Здесь ход мысли настолько естественен и настолько укоренен в традиционной ментальности, что лица иностранного происхождения просто обречены на роль эмиссаров Дьявола.
Существует и еще одна группа ритуально небезукоризненная, малоблагонадежная и сохраняющая в массовом сознании некую связь с Врагом. Она выделяется не по классовому (или идеологическому) и не по национальному, а скорее по культурному признаку. Речь идет о деятелях науки. Сложность и непонятность науки, далекий от синкретического сознания язык, непостижимая и по существу колдовская власть над силами природы — все это само собой отсылало к образу Дьявола или Запада. Наука оставалась глубоко амбивалентной сущностью, генетически неотделимой от города и Запада. Однако любая работа с порождениями Запада опасна. И хотя пафос ее состоит в преображении Западной (буржуазной) учености в пролетарскую науку, работа с этим материалом исключительно опасна. Поэтому за учеными нужен особый присмотр. Идеологические компании, процессы и разоблачения показывают, что наука вещь — нужная и почетная, но опасная, чреватая потерей классовой позиции. Впрочем, то же можно сказать о деятелях литературы и искусства. Эти феномены городской культуры рождают естественное, априорное подозрение. Стоит подчеркнуть, что в критических ситуациях ни происхождение, ни партийная принадлежность ученого или писателя не спасают. Наука и искусство осознаются как сильные наделенные мощной потенцией амбивалентные сущности, которые, при неблагоприятном развитии событий, подминают под себя и побеждают наивные души выходцев из народа.
Реальные и воображаемые внутренние враги, в полном соответствии с манихейской схематикой, лишаются какого- либо самостоятельного статуса и предстают как роботы, слуги и наймиты Дьявола. Популярное сегодня слово зомби лучше всего выражает идею обесчеловеченного существа, автомата и послушного орудия в руках сил зла, какими предстают в зеркале идеологии враги социализма. Враги правящего режима лишаются статуса самостоятельных субъектов, хотя бы и вредоносных, и объявляются слугами империализма, т. е. Запада. Каноническая версия советского исторического мифа — «Краткий курс истории ВКП(б)» — превращает всех идеологических противников Сталина в прямой отряд слуг Сатаны и наймитов мировой буржуазии. Все они — вредители, ведомые иностранной рукой агенты классового врага.
В идеологической картине мира образ Запада — мировой буржуазии, империализма, фашизма, мира капитала — заполняет огромное поле. Он обретает массу функций, коннотаций и превращается в генеральный символ, в универсальный объяснительный принцип. Анализ показывает, что образ Запада занимает в советской мифологии одно из центральных мест.
Функции этого образа многообразны. Запад постоянно использовался как мобилизующий фактор. Пред лицом империалистов не может быть споров и передряг, не место расхлябанности. В ответ на очередные происки мирового капитала, советские люди должны еще крепче сплотиться вокруг коммунистической Партии и Центрального Комитета. Работать еще больше и самоотверженнее. Любые пороки — эгоизм, рвачество, зазнайство, мягкотелость особенно нетерпимы и преступны, если вспомнить о том, что всем нам противостоит Враг. В этой перспективе всякий, казалось бы, мелкий порок оказывается преступным пособничеством, контексты, в которых империализм использовался как мобилизующая и объединяющая общество сила, неисчислимы.
Столь же постоянно Запад использовался как тавро для заклеймения политических и идеологических противников.
Обвинение в связи и пособничестве империализму — самое страшное из возможных. За ним, как минимум, следовала профессиональная и гражданская смерть.
Запад используется как универсальное объяснение любых трудностей, экономических и политических провалов, хозяйственных неурядиц и стихийных бедствий. Последних, впрочем, не было. Идея о том, что на подведомcтвенной территории существуют какие-то силы, неподконтрольные советской власти, звучала крамольно. По этому стихийных бедствий власть не любила и признавала их в крайнем случае. Другое дело, враги, маскирующие свои козни под видом стихийных бедствий181.
Империализм был главным объяснением и оправданием любых беззаконий, террора, сверхэксплуатации, снижения жизненного уровня, тотальной слежки, подавления инакомыслия и т. д. На борьбе с Западом выросла и окрепла советская номенклатура. Ее место в обществе, власть и бесконтрольность, права и привилегии находили свое обоснование в существовании империализма. Империализм, т. е. Запад, оказывается силой конституирующей мобилизационную модель общества.
Особое место в советской мифологии занимал собственно образ Запада. Он был ужасен. Мир бесправия и нищеты, в котором негры и безработные роются в мусорных баках, а горстка богатеев купается в безумной роскоши. Мир, где полиция давит на несчастного маленького человека и гноит в тюрьмах мужественных борцов с тиранией капитала.
Суммируя, можно сказать, что Запад оказывался одним из стержневых концептов, с которым соотносилось, отталкиваясь от которого самоосознавалось, по отношению к которому структурировалось советское общество. Образ мирового зла занимал слишком большое место в сознании советских людей, и в этом обстоятельстве скрывалась гибель социалистического мифа. Расслоение целостного, безусловно негативного, образа Запада на чуждую социально-политическую систему — с одной стороны, и заслуживающую копирования и преодоления технологию — с другой, в стратегической перспективе было началом конца.