Познание России. Заветные мысли (сборник)
Шрифт:
К лекциям Менделеев в эти годы уже не готовился, но ассистентам вменялось в обязанность отмечать, на чем он в последнюю лекцию остановился. Он читал обычно два часа подряд с перерывом не более 15, а под конец года 10 мин., чтобы непременно полностью закончить курс. Так как он долго засиживался за работой по ночам и мог проспать, то в те дни, когда лекции начинались с 9 часов, наказывал Алеше будить его в 9 часов 5 мин., если сам не придет, и тогда, еле умывшись, одеваясь на ходу, быстро поднимался по лестнице, также на ходу спрашивал меня: “На чем остановился?” — и, выйдя на кафедру, обычным тоном начинал лекцию.
Однако
Темы этих разговоров были самые разнообразные: новости химической науки, воспоминания старины, наши университетские и лабораторные дела, ученые диспуты, магистерские экзамены, работы нашей лаборатории и т. д., вплоть до домашних дел.
В эти годы в химическом мире животрепещущей темой была теория электролитической диссоциации, с которой Менделеев не мог примириться. Он не допускал того, что натрий может быть в воде и не действовать на воду. Он говорил, что состояние молекул соли в растворе, через который идет ток, в котором они располагаются в определенном порядке, нельзя приравнивать к состоянию их в растворе без тока, где они толкутся в полном беспорядке: “Это все равно, как если бы меня взять да вот так прилизать или вот этак растрепать. Ведь ничего похожего”.
Органической химией Дмитрий Иванович в то время мало интересовался, и его не удовлетворяла теория строения. Бутлеров принимал ее как схему, выражающую отношение атомов в молекуле, а Менделеев считал, что надо говорить не о схеме, а о реальном расположении атомов в пространстве. Он считал, что ньютоновскому закону тяготения подчинен также и мир атомов и молекул, почему не мог допустить того, чтобы легкий атом углерода мог удерживать четыре тяжелых атома хлора, брома или йода. Он не считал правильными структурные формулы, изображаемые на плоскости, потому что в действительности атомы должны быть расположены в пространстве. Поэтому он приветствовал стереохимию. Возвратившись из Англии со съезда Британской ассоциации, он с оживлением рассказывал о том, какой интересный доклад о стереохимии этиленовых углеводородов сделал И. Вислиценус в развитие идей Лебеля и Вант-Гоффа.
Из прошлого Менделеев любил вспоминать знаменитый конгресс в Карлсруэ, на котором он присутствовал и где были твердо установлены основные химические понятия об атоме и молекуле. Охотно вспоминал свое первое пребывание за границей в 1859–1860 гг., когда он работал в Гейдельберге, бывал в Париже и путешествовал по Европе. Другом его молодости по Гейдельбергу был профессор Э. Эрленмейер. Про него Менделеев рассказал мне один интересный эпизод.
В Гейдельберге во время какого-то съезда был устроен маскированный вечер, где дамы были в черных масках и, как говорили в старину, “интриговали” кавалеров. Дмитрию Ивановичу приглянулась одна стройная особа. Он предложил ей руку и в интересном разговоре с ней провел вечер. Наконец попросил снять маску, и оказалось, что это не дама, а Эрленмейер. Вспоминая это, Менделеев от души хохотал: «Как он меня заинтриговал!»
В эти же годы начался разговор о постройке новой лаборатории. Менделеев подал об этом записку в совет университета, потом она пошла в министерство, но денег на постройку лаборатории не ассигновали. Желая утешить нас, Дмитрий Иванович говорил, что не в новых стенах дело: «Вот Мариньяк, когда работал в подвале, какие отличные работы делал, а выстроили ему дворец — и работать перестал».
Более близкие нам свои университетские темы касались нашего Химического общества, докладов, сделанных на заседаниях, магистерских и докторских диспутов, которые у нас бывали довольно часто, работ молодых химиков и пр.
В 1888 г. я начал готовиться к магистерскому экзамену и так же, как мои товарищи, находился в затруднении, что именно и в каких размерах проходить к экзамену, так как никакой программы нам не давали. В подходящий момент после лекции я спросил Менделеева, что нужно к экзамену, в каком объеме требуется знание новейшей литературы, которая так быстро растет. Он мне ответил: “На то вы и магистрант, чтобы понимать, что нужно и что не нужно”. А потом, немного подумав, прибавил: “Для магистерского экзамена нужно то же, что для студентского — кандидатского, только вот с какой разницей. Если, например, студента спросят о гликолях, то ему достаточно ответить, что представляют из себя гликоли, каковы их свойства и реакции, а магистрант должен еще прибавить: «как, зачем, почему, когда»”. Подробнее он не объяснял, предоставив мне самому разобраться в смысле этих четырех слов.
Вообще Менделеев не любил многословия, любил быстрые, краткие и четкие ответы.
Разговоры на бытовые темы бывали самые житейские, вплоть до блинов на Масленице, о которых он говорил: “Люблю я их, проклятых, хоть они мне и вредны”. Надо сказать, что в еде и питье он был очень умерен.
Из этих послелекционных разговоров я узнал от Менделеева и такие сведения, о которых никогда не решился бы и спросить. Например, в обществе, а особенно между студентами было распространено мнение, что Дмитрий Иванович загребает огромные деньги, что он подделывает вина братьям Елисеевым, что получил огромные деньги от нефтяника В. И. Рагозина.
На самом деле это было совсем не так. С Елисеевыми он даже знаком не был и вин никому никогда не подделывал. У Рагозина действительно работал. Но за работу с 15 мая по 15 сентября на Константиновском заводе, включая сюда и поездку за границу для изучения производства вазелина (себонафта), получил всего 3000 руб. Это Менделеев-то, с его мировой известностью! А когда Рагозин, не имея достаточных капиталов, стал звать Менделеева в очень крупное предприятие, он наотрез отказался. И на этом деле Рагозин скоро обанкротился.
Вообще Менделеев избегал ввязываться в промышленные дела, чтобы оставаться вполне свободным и беспристрастным в своих суждениях и действиях. Больших денег он тоже избегал: “Много дадут и много стребуют”. Расходы у него были большие (на две семьи), а доходы, кроме казенного жалованья и пенсии, — только литературный труд, главным образом “Основы химии”.
Интересно рядом с этим указать, как оплачивались в то время известные английские химики. Это тоже рассказывал мне Дмитрий Иванович.