Позови его по имени (Самурай)
Шрифт:
Токемада усиленно подыскивал слова повежливее, чтобы спустить девушку с неба на землю. Вместо того, чтобы бредить выдуманными войнами, ей следовало сейчас выполнить вполне реальные обязанности: провести рэйсики завершения поединка! Но Матэ чувствовал, что не дождётся никакого рэйсики, пока Нази не выговорится, злился, и вежливые слова застревали у него в зубах.
По его глазам девушка всё поняла… и вдруг тихонько засмеялась, тоже не разжимая зубов.
– Какая же я глупая! Простите меня. Я всё вижу в вас Сёбуро Токемаду, которого давно пора похоронить в моей душе. Я говорила сейчас с его сыном… но вы не его сын! Простите мою ошибку и мои плохие манеры…
– Причём здесь мой отец?! – рявкнул Матэ.
Нази медленно выпрямилась.
– Притом, что Сёбуро Токемада никогда не поступал так, как вы. Он никогда не добивал раненого, если в том не было необходимости. И не убивал пленных, молящих о пощаде. Он умел быть сильным и милосердным и всегда, как ни странно, успевал подумать, прежде чем что-либо сделать. И при этом никто не смел назвать его слабым или трусливым!
– Я уже слышал эти сказки! – оборвал её Матэ, весь тёмный от гнева.
– Почему – сказки?.. – изумилась Нази, не сразу подобрав слова от неожиданности.
– Потому что их могут сочинять только те, в ком не течёт кровь истинного самурая и кто не знаком с Бусидо! Кто не знал моего отца, а притворяются его друзьями, понимая, что теперь он уже не сможет обвинить их во лжи!
Кровь медленно отхлынула от лица девушки, и ей вдруг стало холодно. Она почувствовала сильное отвращение к этому человеку и растущую между ними стену, которую не только не могла, но уже и не хотела разрушить.
– Помните ли вы, как Сёбуро Токемада умел забавлять детишек, которых любил? – через силу выговорила всё же Нази. – Вполне возможно, что вам известен только один такой ребёнок, но я знаю и другого. Он подбрасывал их при встрече в воздух и ловил обеими руками мягко, как в гамак…
Судорога недоумения прошла по лицу самурая, но он промолчал.
– Так вот, он делал это необычно, не так, так другие. Он бросал ребёнка лицом не вниз, а вверх, в небо. Это трудно – так бросать и ловить, но у него были такие сильные, чуткие и опытные руки, что ребёнок и не чувствовал неудобства. Они соприкасались с детским тельцем в районе крестца и третьего позвонка… Ведь так?..
Нази отвернулась и пошла прочь, на ту часть площадки, где лежало тело Нисана. И чем ближе подходила она, тем более замедляла шаги от непомерной тяжести той непоправимости, что произошла недавно на её глазах. Разговор с самураем дал ей несколько минут относительного забвения, но теперь вновь чудовищная беда наотмашь врезалась в сердце девушки.
Агония смерти уже покинула лицо китайца, оно успокоилось, просветлело и словно заулыбалось вновь. Если бы не огромная лужа крови под телом и окровавленная разрубленная одежда, Нисан казался бы мирно спящим, склонив голову немного набок. Пронзительное желание увидеть, как дрогнут и раскроются вновь его ласковые сияющие глаза, было настолько сильным, что Нази чуть не закричала. Чудо обретения и катастрофичность потери на мгновение помрачили её рассудок, и девушка уткнулась лицом в ладони в отчаянном горьком плаче…
На другом конце площадки самурай устало опустился на одно колено и сел, почти рухнул на плиту, поджав ногу под себя. Голова его кружилась от слабости и жажды, потная окровавленная одежда липла к телу, ныли раны. «Интересно, я свалюсь раньше, чем всё это закончится, или нет? – сумбурно подумал Токемада. – Странная семейка… не удивляюсь, что их не любят… Где манеры, выдержка, воспитание?
Токемада с усилием поднялся, постоял, покачиваясь и, решив, что пока ещё держится, пошёл через площадку к девушке. В прошлый раз – самурай знал это – ей пришлось в одиночку хоронить двух погибших, и сейчас он хотел предложить помощь.
…Нази в ошеломлении смотрела на свою ладонь. Она сама не знала, что побудило её пальцы потянуть за выбившуюся из-под ворота Нисана тонкую тесёмку, перевитую золотистой нитью, но на её ладонь тут же, чуть зацепившись за ткань, угловатым крабиком выскользнул четырёхконечный металлический крест, центр которого украшало изображение цветущего лотоса, испускающего лучи в виде ажурного диска, окружающего сердцевину креста. Концы перекладин также были стилизованы под цветочные лепестки.
Нази почувствовала, как сжало её виски и грудь, и поняла, что всё это время задерживала дыхание. Какая же она глупая! Она должна, обязана была понять!.. И вновь в самое сердце её вошёл прощальный взгляд Нисана, его свет, любовь и требовательность, взгляд, говорящий в упор: «Ты!»
Что хотел от неё Нисан, так загадочно, так жертвенно ушедший?!. Ладонь девушки стремительно сжалась: за её спиной раздались шаги самурая. Не разжимая кулака, она быстро и глубоко запрятала его содержимое под ворот Нисана. И развернулась всем корпусом к Токемаде.
От взгляда в упор – жёсткого и твёрдого – Матэ изумлённо остановился. Он ожидал увидеть заплаканное девичье личико и подготовил соответствующие слова…
– Вы готовы завершить ритуал? Прошу вас, начнём!
… После последнего поклона Токемада тяжело выпрямился и не стал вставать, внимательно и серьёзно следя за действиями девушки. Она принесла откуда-то несколько жердей из бамбука, положила две параллельно и несколько коротких поперёк, потом сняла с себя длинный серебристый плащ и накрыла им жерди. Наблюдавший самурай усомнился, что по ритуалу Свидетелю полагалось использовать собственную одежду, тем более что плащ Нази был явно очень дорогой, но это было её личное дело… Он поднялся, чтобы предложить помощь, не зная тоже, допустима ли она, но девушка тут же развернулась к нему и с холодной вежливостью произнесла:
– Нам придётся заночевать на побережье, здесь темнеет быстро. Солёная вода – очень хорошее средство для обработки ран. А теперь прошу вас, оставьте меня одну!
Матэ пожал плечами, нашёл свой походный холщовый мешок под кустом, куда бросил его утром, и отправился к океану. Первым делом он напился и через силу сжевал часть рисовой лепёшки, потом разделся и, выбрав место поспокойнее, вошёл в пенящуюся клокочущую заверть прибоя, дав волне обдать себя с головой…
Обсохнув на берегу, осмотрел свои раны – на плече и бедре – и начал осторожно смазывать их специальной мазью, рыча от жгучей боли, но скоро боль отошла, смазанные места потеплели, и тогда самурай надел чистое бельё, вишнёвого цвета верхнее монцуки, чёрную безрукавку с двумя серебристыми кругляками на груди – эмблемами Второй армии Шоганата, чёрные широкие хакама и обмотал талию в несколько витков белым поясом-оби. Обуваться пока не стал, давая натруженным ступням отдых, заставил себя ещё поесть, – уже с куда большим аппетитом, допил остатки воды во фляге – и рухнул навзничь на травяной пригорок.