Позывной «Курсант»
Шрифт:
— Да не твой…В смысле твой, но не тот, который мой. С материной стороны.
Вот тут я обалдел повторно. Мать моя, как рассказывал отец, дамой оказалась ветренной и в возрасте двух лет…моих, естественно, двух лет…пришла к выводу, что совершила крайне необдуманный поступок, выбрав семейную жизнь и рождение ребёнка. А было ей, на минуточку, тридцатник в то время. Варианта два. Либо она отличалась настолько скудным умом и сообразительностью, что даже в эти годы плохо отдавала отчет своим поступкам, либо… Либо тяга к полигамии, которой я всегда отличался, не имея в тридцать пять лет даже жены, не то, чтоб детей, у меня точно не от отца.
И теперь, значит, выясняется, был еще и дед.
— Да он умер. — Отмахнулся батя в ответ на мой офигевший взгляд. А потом подумал несколько секунд и добавил. — Наверное, умер. Там такой человек…особенный. Пожалуй, наверняка и не скажешь. Хотя, чисто по возрасту, точно должен уже. Он родился еще до войны. Войну прошёл. Когда под настроение, такие байки травил, закачаешься. Вроде, в СМЕРШ воевал. Представляешь? А сам с виду, раздолбай раздолбаем. Наташа рассказывала, что его все детство не было рядом. Он вроде даже и на ее матери женат не был. Точно не скажу.
Наташа — это моя мать, которую я никогда не видел. Только на фотках. Отец мне их показывал без особого желания.
— А! Да сейчас… — Выдал он и отправился в свою комнату.
Вернулся буквально через пять минут. В руках держал несколько старых снимков. Реально старых. Их ещё на плёночный фотоаппарат делали.
— Вот. Видишь. Справа, с бантами, это Наташа. Слева — ее отец. Твой дед, то есть.
Умрешь… Будто я мог их перепутать. В общем, тогда и увидел впервые второго деда, с которым никогда не встречался. Помню, меня тогда поразил его взгляд. Он смотрел прямо в объектив, фотку, похоже, делали в специальном салоне. Было что-то в этом взгляде… Не знаю. Так и не объяснишь. Опыт, годы, вызов, насмешка, авантюризм.
— Прощелыга какой-то…– Сказал я тогда отцу. Мне было-то, наверное, на момент разговора, лет двадцать. — Вообще не похож на героя войны.
— Не знаю. Не могу сказать наверняка. Правда, я с ним общался достаточно часто, когда мы с Наташей встречаться начали. Ее мать умерла и она с ним как раз жила последние годы перед нашим знакомством. Я был тогда…Ни кола, ни двора. Институт бросил, меня отец из дома попёр. Сказал, пока не одумаешься, не возвращайся. А я назло ему чуть по чуть барыжить начал. Тогда с этим сложно было. Статья только так могла прилететь. Ну, ничего, пронесло. Так вот, мы с Наташей начали встречаться, и она частенько меня звала в гости. Ночевал у них. Нет, не в том смысле…
Отец засмеялся и покачал головой.
— Не как у вас сейчас — все быстро. На самом деле, просто ночевал. Лучше, чем в общаге. Я же в училище пошел и на завод в ночные смены, чтоб мне общагу дали. Ну, вот мы с Алексеем Иванычем тогда и сдружились. Много о чем говорили. Интереснейший человек оказался. А ты представь…Матери твоей двадцать исполнилось. На дворе — 1978 год. Еще такой гласности не было. Ну, я, конечно, фарцой уже занимался, однако, о загранице знали мы понаслышке. По фильмам Бельмондо и по некоторым статьям в журналах. Однако этот загнивающий буржуазный мир казался нам загадочным и чем-то крайне привлекательным. А Иваныч…Он их всех, буржуев, имею в виду, жуть как не любил. И вот иногда на кухне, пока чай пили, про войну рассказывал. Что интересно, только про войну. После войны — ни слова. А Наташа все ему простить не могла, что они с матерью почти десять лет вдвоем жили. Он в ее жизни появился только после смерти твоей бабушки. Ну, с той стороны. Ладно…Это так, к слову вспомнилось. Спросил про фразу…Сам не знаю, почему она мне в голову запала ещё тогда, и до сих пор выскакивает. Звучит, наверное, прикольно.
Отец пожал плечами, забрал фотку и ушел в свою комнату. Мы еще жили в квартире, в центре Москвы. Дом он уже спустя пару лет приобрел.
И вот, что теперь получается…
Я тряхнул головой, посмотрел вокруг. Старая комната барака. Рядом — детдомовцы. Кто-то опять окно натирает. Кто-то со стороны косится, но не подходит. Я, наверное, и правда с таким видом вернулся, что они решили — меня лучше пока не трогать. Сто процентов, выглядел психом.
Бернес, кстати, тоже был в комнате. Он стянул свое нелепое пальто, а затем принялся собирать мусор, который валялся по углам. Вполне себе приличная, прямо таки идеалистическая картина. Нам бы ещё пионерские галстуки и песню политически правильную… Твою ж дивизию!!!
И вдруг так мне стало смешно, что я, не выдержав, заржал прямо в голос. Сидел, как дурак, на кровати, ухахатываясь и хлопая ладонями по коленям.
Алексей Иваныч, значит…Мой дед…И ведь сразу подумал, рожа знакомая. Только я ее, эту рожу, видел в гораздо более старшем возрасте один единственный раз. Потому сразу не врубился. Только ощущение возникло, будто черты знакомые.
— Эй, Марк! — Окликнул Бернеса Лёнька. — Ты чего ему там на улице показал? Ты гляди, Алёша что исполняет…
— А я говорил, говорил… — Тут же влез со своим ценным мнением Василий. — Нечисто с ним. Точно, нечисто. С башкой у него чего-то не то.
— Ну, вообще, ты совсем недавно уверял, будто он — крыса. — Резонно возразил Бернес, окинув Василия неприязненным взглядом.
— Да чего вы удивляетесь…– Подкидыш громко втянул носом воздух, набрав попутно слюны в рот.
Он собрался было плюнуть на пол, но вовремя заметил суровый взгляд Лёньки, который медленно покачал головой из стороны в сторону.
— Будешь сам мыть. — Многозначительно сказал Лёня. — И не только в одном месте. Давай уже, завязывай…
Подкидыш скривился, но предупреждению внчл. Метнулся к открытом окну и плевок полетел на улицу.
— Алеша рассказывал, как чуть не утоп. — Иван вытер тыльной стороной ладони рот, — Да еще и при нем этот ваш… Как там его… Другой, в общем, сгинул. Может, у человека теперь приступы случаются.
— Все нормально. — Вмешался я в их разговор, пока меня реально в психи не записали. — Вспомнил кое-что…
— Ни хера се… Веселые, наверное, у тебя воспоминания. — Хохотнул Подкидыш.
Возможно, избежать расспросов со стороны детдомовцев мне бы не удалось. Скорее всего, они бы точно захотели выяснить, что за воспоминания такие смешные. Но в этот момент в комнате появился еще один человек.
— От итить-колотить… Вы чего, черти?! До завтрашнего утра собираетесь порядки наводить?
На пороге комнаты стоял мужик, лет пятидесяти. В форме, как положено. Правда форма на нем смотрелась, будто на корове седло, честное слово. У мужика было слишком простое, какое-то деревенское, что ли, лицо. Круглое, похожее на блин, с носом-картошкой посередине этого блина.
— А ну, стройсь! — Рявкнул он вдруг во весь голос. — Сейчас я вам, ироды, настоящую жизнь покажу. А то вы, похоже не поняли, куда попали.