Позывной «Пантера»
Шрифт:
Так, о чем это он? О нежелании вылезать из своей берлоги? Да, послать вместо себя Аслана, а самому заняться делами ближе к обеду.
Да, ближе к обеду. Шагнуть в подвал, когда все будет готово, пожать руку брату, обменяться несколькими фразами – по-чеченски или по-корсикански, один черт, взять в руку нож...
Слишком долго он гонялся за летчиком, причем большая часть времени прошла в погоне за его призраком. Неверие сожрало справедливую злобу, оставив в душе лишь обязанность.
Надо. От этого слова никуда не убежишь, да и надо ли? Плохо, что долг, на который со временем накапали проценты, вдруг сожрал дефолт. Никакого
Не уснуть. Абдулгамидов встал, затушил сигарету в пепельнице, взял в руки электрический кофейник. Пуст. В пластиковой бутылке тоже ни капли. Придется идти за водой. Прихватив бутылку и машинально надев берет, Малик открыл дверь.
Андрей до сих пор не забыл ласковых рук женщины, которая делала ему перевязки. Ее звали Татьяной, но он в бреду отчего-то называл ее Тамарой. Она говорила с грузинским акцентом; непривычно было слышать ее обращение к раненому: «Потерпи, родной. Потерпи, милый». Как-то не по-русски, что ли. Наверное, именно так звучат голоса медсестер в российских госпиталях – этого Андрей не знал.
Он никогда не был сентиментальным, но как-то раз подумал, что грузинка, перевязывая его порванной на полоски сорочкой, отдает ему часть своего тепла.
Тамара...
Это имя шло ей больше.
Красивая. С широкими черными бровями. Глаза большие, усталые. Волосы длинные, заплетенные в косу, на висках темный пушок. Руки не по-женски сильные, с широкими ладонями.
«Как тебя зовут?»
Его потрескавшиеся губы в ответ слабо улыбаются.
Что с ней стало?
Память не хотела отпускать эту сердобольную женщину.
Сколько ей? Лет тридцать пять, но волосы уже наполовину седые. Мать-Тамара.
Других двух пленников Андрей почти не помнил. Гражданские – это точно. Один ровесник Татьяны, другому – под пятьдесят. Оба абхазы.
В Омало в подвале дома Андрея ждал не совсем обычный сосед. Товарищ по несчастью оказался англичанином. Настырный малый, до последнего дня его не покидала надежда узнать имя новенького. Не получалось на сносном русском, Йен переходил на свой родной: «What is your name?..» Даже злился: «Christian name, do you understand? Say your helluva fucking name!» («Назови свое долбаное имя!»), добавляя американского диалекта: «Given name».
Чудак-человек.
Приехал защищать тех, по ком давно плачет пуля. И только в подвале каменного дома на него снизошло откровение: однажды привстав на цыпочки, Йен крикнул в окошко: «Chechens bastards! Georgians assholes!»
Откровения по-английски могли закончиться для Йена казнью по-чеченски.
Андрей во время допросов стоял на своем. Он – десантник, проходил срочную в Чечне, получил две отсрочки от призыва – учась в институте, а после – по причине инвалидности матери, которая осталась у него на иждивении. Когда мать умерла, его призвали на службу. Он говорил убедительно; собственно, правоту его слов подтверждали события, разыгравшиеся на берегу Аргуна: в скоротечном бою действительно принимали участие российские десантники. И если бы он назвался пехотинцем или артиллеристом, ему пришел бы конец.
– До Чечни где проходил службу?
– В Новороссийске.
– Часть?
– 108-й Гвардейский парашютно-десантный полк. – Андрей уверенно назвал элитное подразделение ВДВ, полагая, что Асланбек откажется от проверки.
– Какие воинские части находятся рядом?
– 7-я Гвардейская воздушно-десантная дивизия.
– Авиаполки рядом были?
– ... В Таганроге.
– Какой именно?
– Гвардейский военно-транспортный авиаполк.
– Номер полка?
– Не знаю. Входит в состав 61-й армии.
– Кто командует ею?
– Не знаю.
– Круто вы там расположились: сплошь гвардейцы, летуны. Пора всех поднимать в воздух. Я проверю твои слова; и если ты обманываешь... – Асланбек покачал головой, недобро прищурившись. – Теперь еще раз поговорим про тебя, про твоих родственников и знакомых. Что-то ты темнишь, парень, даже приятелям своего имени не говоришь.
Не зря Андрей не называл своего имени и вообще не откровенничал с товарищами, кто-то из них стучал Асланбеку.
Асланбек действительно через своих людей в Новороссийске, Краснодаре и Таганроге проверил показания пленника. На то, чтобы выяснить правду, ушло очень много времени. Но вот в 108-м Гвардейском парашютно-десантном полку никогда не проходил службу Андрей Викторович Тимирязев. Ни рядовых, ни сержантов, ни офицеров с такой звучной фамилией. Асланбек грешным делом подумал, что его пленник – офицер, на то натолкнула его осведомленность – не может столько знать рядовой служака. Боится, конечно: офицер ВДВ не идет ни в какое сравнение с рядовым десантником. Рядовому что – он выполняет приказы, а офицер отдает их. А контрактник, считай – труп: с теми, кто добровольно идет убивать в Чечню, обычно не церемонятся.
И он вдруг понял, кто мог находиться в селении под Итум-Кале без верхней одежды: летчик, сбитый «ПЗРК», до сей поры считается пропавшим без вести. Он срывал с себя не форму десантника, а форму летчика. И первые слова Асланбека, едва он пришел к такому дерзкому, но, как ему думалось, верному выводу, были:
– Однако смелый рейд ты совершил через горы. И почти так же быстро, как на «Су-25».
Все правильно, ошибся только в одной цифре: «Су-24».
Бледное лицо пленника стало белее мела. Он молчал, не в силах произнести ни слова и подтверждая тем самым догадку Асланбека.
– Какой же ты молодой, сука!
Впервые за время плена Андрея избили до беспамятства.
Уже рождались первые строки новой книги Йена Шоу, Татьяна Минзакирия вела уроки в школе, а Андрей валялся на холодном земляном полу, и его некому было поднять.
Его не казнили только по одной причине. Слухи на Кавказе распространяются, как и положено в горах, мгновенно, со скоростью эха. Едва отряд Асланбека перевалил через границу и его приветствовали радостные голоса грузинских пограничников: «Ва! Гамарджоба! Асисяй!» – чеченец уже знал, что сбитый самолет наносил бомбово-штурмовые удары по окраине Элистанжи, где погиб брат командира грозненского ОМОНа Исрапил Абдулгамидов.
Пленный солдат – пехотинец, мотострелок, десантник или гражданский человек – это деньги. А пленный летчик – это политика. И вывести такую формулу было проще простого. Просто представить себе мстительного Малика Абдулгамидова, его положение при руководителе администрации Чечни и почти безраздельную силовую власть в Грозном. Одним лишь росчерком пера Казбек Надыров, в свое время призывавший каждого чеченца убить сто пятьдесят русских, мог призвать Асланбека на легальную службу; а начальник грозненского ОМОНа росчерком пера не задумываясь завизирует кровью своего кровника любую резолюцию Казбека. Или наоборот, разницы никакой.