ППЖ. Походно-полевая жена
Шрифт:
– Рота, отходи! Отползай вниз, под бугор!
– крикнул Герасимов. Он перевернулся на живот и положил автомат на грудь - так легче было поменять магазины.
– Только жопы не поднимать!
Поползли тряпичные куклы ногами вперед. Рация гнусавила, требовала доклада. Длинная антенна стегала по спине Абельдинова. «Да убери же ты свою херню!» - обозлился он на связиста. «Куда я ее уберу?!» - кряхтел, обливаясь потом, связист. «В зад себе воткни!» Сержанту было противно и унизительно корячиться на склоне. Он же не сыкунливый «сынок». Он - дембель, «замок», кавалер ордена Красной Звезды! Пусть салабоны раков изображают, а ему по статусу не положено. Абельдинов поднялся на ноги, побежал трусцой по склону, петляя из стороны в сторону. Пули погнались за ним, стали кусать землю рядом. Пыльные фонтанчики
– Да пошел ты… - вспылил Абельдинов, развернулся и выстрелил по скалам от бедра. Рот его перекосился, плечи развернулись, черные ровные брови сомкнулись на переносице… Да пошел ты!
– нерв дембельской натуры. Да пошел ты!
– точка победителя. Да пошел ты!
– ответ ленивой смелости.
Рота поддержала, оглушительная трескотня разнеслась эхом по ущельям. Бойцы вскакивали на ноги, гремя вещмешками, банками, коробками, посыпались вниз.
– Пошустрее, «сыны»!
– крикнул Абельдинов, меняя магазин. Ну вот, все в порядке. Абельдинов стал прежним Абельдиновым, кавалером ордена Красной Звезды, дембелем, непрошибаемым, невозмутимым, закаленным, как кусок горного гранита, как крупнокалиберный патрон. Он вернулся в свою лодку, влез в свой саркофаг. Вокруг него кто-то носится, кричит, вьюжит по склону суета, сверкают перепуганные глаза, прыгают подбородки - все это ужасно некрасиво, постыдно, сопливо. Для дембеля главное - гармония и красота. Вон Витька Нефедов спокойненько идет по склону, лениво так, бочком, словно спускается по крутому берегу к реке, где его ждут компашка, костер, уха и бухло. На плече - ремень, пулемет удобно пристроен на боку, сошки болтаются под стволом, как усы сома. Одной рукой Витек давит на спусковой крючок, обстреливает скалы, а другой помахивает: «Давай, давай, вниз, вниз, не ссы, я прикрываю!» Красиво смотрится с пулеметом - глаз не оторвешь! Прямо завидки берут. Сколько раз Абельдинов просил: Витек, дай хоть раз на войну с пулеметом сходить! Ни хера! Я, говорит, без него сразу подохну.
А у Черненко не получилось вернуться в свой саркофаг. Все его дембельство вдруг съехало, как кожа с обожженного тела, и осталась голая, розовая плоть - будто не было за плечами полутора лет службы и трех десятков боевых операций. «Не хочу, не хочу подыхать!
– повторял Черненко, клацая зубами, и неуклюже, падая и кувыркаясь, бежал по склону вместе с «сынами».
– Не хочу! Ох, зараза, когда же это все кончится!!»
– Коршун, я Лиса!
– говорил Герасимов, плотно прижимая микрофон к губам.
– Остановлен огнем противника. Отхожу, спускаюсь под гору. Дайте залп по вершине «один шесть девять два»…
В штабе переполох - шестая рота остановлена огнем противника! Как всегда, война началась неожиданно.
– Уточните координаты!
– орал в телефонную трубку начальник артиллерии.
Цветные карандаши, толкаясь, танцевали на карте. Синий грифель рисовал на высоте 1692 синие глазки с пушистыми ресницами. Обгрызенный ластик стирал красную стрелочку, а красный карандаш тотчас нарисовал новую, кривую, обратившую свое острие куда-то в сторону.
– Ну что же этот Герасимов… Черт бы его подрал!! Не мог, что ли, выбить с вершины горстку каких-то нудаков?!
Командир артиллерийского дивизиона давал целеуказания. Артиллеристы крутили маховики, стволы гаубиц приподнимались, заряжающие подносили тяжеленные снаряды.
– Аккуратнее! Через головы своих будете стрелять!
Командир дивизии нервным движением сдвинул на край стола стаканы и бутылки
– Владимир Николаевич!
– повернул голову комдив.
– Я бы не советовал лететь туда.
– Я, Сергей Михайлович, уже слишком немолод, чтобы избегать риска. Тем более разведрота со всех сторон прикрыта батальонами, - ответил начпо и, поставив ногу на стул, прошелся щеткой по ботинку.
– Вот завтра там будет жарко, это да… - Поменял ногу.
– Посему надо заблаговременно настроить личный состав, поднять их моральный дух, идейно-патриотическое самосознание… ну и прочую лабуду…
– Ну давай. Только недолго!
«Ми-8» уже раскручивал лопасти. Борттехник из салона подал начпо руку, но тот отмахнулся: не барышня, без помощи взберусь. На пятнистых бортах вертушки тускло горела закопченная красная звезда. Машина дрожала, уставившись выпуклыми мутными иллюминаторами на командный пункт, окутанный пылевыми вихрями.
«Какого черта его туда понесло?
– подумал комдив, провожая взглядом взмывший в небо вертолет.
– Героя Советского Союза хочет получить?» Через минуту, сотрясая воздух, над командным пунктом промчалась прикрывающая пара «Ми-24» - так низко, что некоторые офицеры закашлялись от едкого запаха сгоревшего керосина, и без труда можно было разглядеть сквозь стекло кабины усатое лицо наводчика.
– Я не буду вырубать двигатели!
– крикнул командир эскадрильи. Он крутил головой во все стороны, с трудом подавляя тревогу.
– Пятнадцать минут вам хватит?
Начпо не ответил. Сколько надо будет, столько они здесь и пробудут. «Ми-8» круто пошел на снижение, в глубокий провал в хаосе красно-коричневых скал с раскрошенными верхушками. По глазам пилота было видно, что он чувствует и что хочет сказать. Ну его на фиг, этот котлован! Неуютно здесь, нехорошо. Надо рвать отсюда когти, и чем быстрее, тем лучше! Нехорошо здесь, нехорошо, кишками чую…
Придерживая панаму, которую норовил сорвать горячий поток, к вертолету бежал Грызач. Грязное тряпье, в которое он был одет, трепыхалось на ветру. Старший лейтенант прыгал с камня на камень, и его черное лицо выражало разочарование и недовольство.
– Ты б еще за километр приземлился!!
– кричал он вертолетчику.
– Тебе в какой квадрат приказано было сесть?! У нас тяжелые, понимаешь?! И как мы будем таскать их сюда?!
Он хотел еще что-то крикнуть, матерная фраза уже висела на языке, но тут увидел, как на камни спрыгнул начальник политотдела. Появление этого кабинетного, кумачово-трибунного человека здесь, на передовой позиции, в Полной Жопе, было невероятным, даже фантастическим, как если бы прилетел сам генеральный секретарь ЦК КПСС или, скажем, дедушка Ленин. И потому Грызач, выпучив глаза, усомнился: может, этот тип просто похож на начпо? И он вовсе не полковник, а старший лейтенант, только звездочки, собака, фраерские нацепил; прапорщики такие звездочки любят, нестандартные, самопальные, непонятного размера - крупнее, чем прапорщицкие, но мельче, чем для старшего офицерского состава. Навинтит какой-нибудь пижонистый штабной прапор эти звездочки себе на погоны, рубашечку со склада новенькую подберет, отгладит, ботиночки надраит, да еще напялит фуражку шитую, «аэродором». И все! Отпад! Издали кажется, что идет вовсе не прапорщик, а генерал-лейтенант. И взгляд такой же суровый, и осанка. И ты уже внутренне подбираешься, переходишь на строевой шаг, чтобы как положено честь отдать, как в самый последний момент видишь, что это не генерал, а прапор, но только раздухаренный, как павлин, и это он тебе честь отдавать обязан!
Грызач даже доложить по форме не смог. Начпо, пригибаясь под лопастями, подошел к нему, положил руку на плечо, повел подальше от грохота.
– Ну как ты тут, сынок?
– Что? А? Не слышу!
– Где командир разведроты?
И тут засвистели, защелкали вокруг них пули. Грызач чисто машинально шлепнул рукой по голове полковника, прижимая ее книзу.
– Стреляют, товарищ полковник!!
– закричал он.
– Зря вы сюда… Улетайте…
Начпо упал на колено, здорово ударился об острый камень. Потирая, морщился, смотрел по сторонам.