Прах и тень
Шрифт:
Слова Холмса вызвали новый взрыв смеха.
— Знаем его! — хихикнул Левисон. — Сильно сказано! Думаю, мистеру Ласку, нашему президенту, случалось видеть этого парня, но всякий осторожный человек предпочтет его избегать.
Буквально сгорая от любопытства, но видя, что Холмс побледнел и тяжело опирается на палку, я решился спросить:
— Не вернуться ли нам домой?
— И вправду, проводите-ка вашего друга, — добродушно заметил мистер Левисон. — Весьма сожалею по поводу вашей трубки, сэр, но вид у вас слишком усталый, чтобы разгуливать по городу.
— Это точно, бывали дни, когда я чувствовал себя намного лучше нынешнего, — ответил Холмс. — Благодарю вас за помощь, джентльмены.
Детектив едва
— Что, черт возьми, имел в виду этот парень?
Шерлок недоуменно покачал головой:
— Не имею ни малейшего понятия, но, боюсь, нам вскоре предстоит это узнать.
Глава 12
Темные письмена
Когда я помог Холмсу взойти по лестнице в его комнату, он настолько обессилел, что я, не тратя времени на впрыскивание новой дозы морфия, уложил его спать. После этого я ощутил потребность привести в порядок свои мысли и без всякой конкретной цели неторопливо направился в сторону Риджент-парк, где недавно выпавший град покрыл землю коричневыми листьями.
Наш визит на Митр-сквер породил очередные мучительные вопросы. Почему человек, которого мы преследовали, решился на новое убийство, зная, что поднята тревога? Почему он это сделал, когда его могли застать на месте преступления, выйдя на площадь с трех разных сторон? Больше всего меня смущали странные замечания члена комитета бдительности о моем друге. Сколько бы ни замалчивал Скотланд-Ярд помощь Холмса, этот самозваный детектив-любитель имел несомненный авторитет в глазах обывателя: мой друг успешно раскрывал одну тайну за другой, хотя ему крайне редко воздавали по заслугам. Когда же это все-таки случалось, природная сдержанность Холмса заставляла его отклонять многочисленные лестные предложения как богатых, так и бедных. Какой невероятный слух мог повредить сложившемуся о нем общественному мнению?
Я бродил около часа, погрузившись в бесплодные размышления, а когда повернул за угол, чтобы вернуться к дому на Бейкер-стрит, еще за полквартала обнаружил на его пороге какую-то перебранку.
— Без сомнения, из-за некоего печального обстоятельства безупречному здоровью великого Шерлока Холмса нанесен вред, — ворчал мистер Роулэнд К. Вандервент, — но будь я проклят, моя дорогая леди, — а я употребляю слово «проклят» только в присутствии тех, на кого оно способно оказать воздействие, — будь я проклят, если состояние здоровья мистера Холмса помешает мне спасти его репутацию!
— Добрый день, мистер Вандервент, — поздоровался я без особой теплоты в голосе. — Мне нужно переговорить с вами наедине. Предупреждаю, мне хорошо известно о вашем вопиющем пренебрежении хрупким здоровьем мистера Холмса и неучтивом отношении к нему. Миссис Хадсон, я сам поговорю с этим человеком.
Обе стороны конфликта украдкой наградили меня благодарными взглядами. К счастью, во время ссоры они, разделенные дверью, не имели возможности смотреть друг на друга. Мы с мистером Вандервентом поднялись наверх. Прежде чем репортер сделал последние трудные шаги, чтобы переступить порог нашей гостиной, я помешал угли в камине. Пламя разгорелось.
— Не состоит ли эта женщина в дальнем родстве с семейством Борджиа? Никогда не слышал столько нелестных эпитетов, адресованных моей скромной персоне. Я хочу спросить, доктор, — продолжал Роулэнд, неожиданно понижая свой скрипучий голос до шепота и бросая взгляд на дверь Холмса, — жизни этого грубияна ничто не угрожает?
— Ни в малейшей степени! — раздался пронзительный тенор детектива из его спальни. — Хорошо известно, — заметил Холмс, когда мы вошли и Вандервент бросил свое тело в кресло, — что, если говорить себе под нос, приглушив звук «с», вас будет слышно гораздо хуже, чем когда вы
— Так это правда? — поинтересовался Вандервент, взъерошив непокорные пряди волос. — Джек Потрошитель вас ранил?
— Я нахожусь между жизнью и смертью, — язвительно усмехнулся детектив, — поэтому прошу вас перейти непосредственно к делу.
— Хочу выразить свое сожаление по поводу заметки в последнем номере «Лондон Кроникл». У меня просто нет слов.
— Интересно, я ведь только что закончил просматривать утренние выпуски газет. Вы не найдете этот номер, Уотсон?
Я некоторое время искал газету в хаосе, царившем в спальне Холмса, и наконец извлек то, что было нужно, из вороха периодики. Заголовок, набранный кричащими прописными буквами, гласил: «СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА». Вот что было написано в заметке:
Открылись новые обстоятельства печально знаменитого двойного убийства. Они касаются личности преступника, чьи зверства наполнили ужасом наши улицы. Только сегодня стало известно, что мистер Шерлок Холмс, склонный к затворничеству эксцентричный детектив-консультант, в ночь двойного убийства находился в гуще событий. В указанное время он флиртовал с женщинами сомнительного поведения, якшаясь с ними в гнездах разврата, столь многочисленных на темных улицах Уайтчепела. Выяснилось также, что именно мистер Холмс «обнаружил» убийство в Датфилдз-Ярде в момент его совершения, а затем погнался за неизвестным, подозреваемым в этом преступлении, и исчез из поля зрения как раз в то время, когда вторая жертва закончила свое существование столь ужасным образом. Предстоит еще разобраться, бросают ли эти утерянные минуты тень подозрения на известного своим отшельническим образом жизни лондонского персонажа. Однако имеются свидетельства, что мистер Холмс вернулся на место первого убийства окровавленный, в растерзанном виде. Мало того, он посещал без вызова полиции место зверского убийства Энни Чэпмэн три недели назад. Позже этот эксцентричный джентльмен не дал сколько-нибудь удовлетворительных объяснений этому факту. Конечно, было бы низкой клеветой утверждать, что самочинно возложенная им на себя миссия борьбы с преступностью во всех ее формах направлена теперь своим острием против обездоленных. Однако необходимо решительно заявить: этот внештатный поборник законности должен подробно объяснить, в чем состоит его деятельность и как он обрел удивительное предвидение событий тех трагических ночей.
К моему величайшему удивлению, прослушав всю эту чушь, Шерлок Холмс откинул голову назад и от души посмеялся, негромко, почти беззвучно, в присущей ему манере, пока вконец не обессилел.
— Мне недоступен юмор, обнаруженный здесь вами. По-видимому, мне не хватает мудрости, — сказал мистер Вандервент.
— Как и мне, Холмс.
— Да бросьте, Уотсон. Уж слишком все это нелепо.
— Это клевета.
— Напротив, заметка великолепна, к тому же срывает покровы с маленькой тайны: ее написал загадочный Лесли Тависток. Она дает свежий взгляд, и фактическая часть этой статьи безупречна. Где репортер раздобыл все эти подробности? Еще до того, как пресса узнала о первом убийстве, меня увезли с места событий, как мешок с апельсинами; вы тоже покинули сцену. Возможно ли, чтобы мисс Монк дала интервью о событиях той ночи?
— Крайне маловероятно.
— Или же сотрудники Скотланд-Ярда намекнули, что их помощники-любители посещают пабы сомнительной репутации?
— Что-то не верится.
— Вы, конечно, дали волю своей привычке расцвечивать биографии и тут же помчались в редакцию бульварного издания?
— Вовсе нет.
— Кое-что в этой статье я не в силах понять, — признался Холмс. — Она насквозь пропитана злобой.
— Ну, в этом как раз нет ничего удивительного, — возразил Вандервент. — Журналисты редко бывают добрыми. Главное для них — чтобы газета хорошо продавалась.