Практическая психология. Конт
Шрифт:
— Он долго в погребе сидел. Говорит, что бочонок с вином был заставлен другими бочками. Мог за это время и подлить чего, — тихо произнесла Райка с какой — то тоской в голосе.
— Тетка Райка, а ведь пробка из бочки легко вышла, вспомните. Обычно топориком подковыриваем, а тут раз — и выскочила, — взволновано сообщила одна из молодок. — Словно открывал уже кто. Ой, бабоньки, неужто раб — отравитель?
— Саника, — Виктория сглотнула ком в горле и прокашлялась. Говорить было тяжело. — Почему?
— Я поклялся, что отомщу за нее, — спокойно произнес раб, поднимаясь на ноги. — Ненавижу тебя
— Бывает, — произнес Алан.
Виктория знала, что не все в Крови верят новому конту. Кто — то, как Саника, не смог смириться с потерей, кто — то ждет подвоха, кто — то считает хозяина чокнутым. Всем не угодить.
— Меня ты можешь ненавидеть сколько тебе угодно, но убивать моих людей я не могу позволить. Умер невинный человек, Саника.
— Я не хотел, — раб опустил голову.
— А ты подумал, что будет с остальными рабами, когда меня не станет? Ты подумал, что моя смерть вернет все вспять? Вас продадут. Может быть, такому хозяину, как барон Линь, а может быть, такому, как был барон Рогана. Все то, что я делаю для рабов, будет забыто. У людей не останется шанса на свободу. Жажда мести сделала из тебя глупца.
— Саника, а если бы мы все попробовали из этого бочонка? — тихо произнесла Райка. — По немного, но отпили бы. Это же «Золотая долина», вино — мечта. А если бы подали вино к столу, Дарену? Оно легкое, и его дают детям. О чем ты думал?
Этот тихий, полный боли и жалости голос сорвал с раба маску напускного безразличия. Он закрыл лицо руками, упал на колени и завыл. Громко, страшно, с надрывом. Следом за ним захлюпали носами и женщины. А на Викторию накатила волна апатии. Спать и не о чем не думать. Завтра, она все решит завтра.
— Повесить? — отвернувшись от раба, спросил Рэй.
— Будет суд. А пока запри его в темнице и проследи, чтобы он не смог убить себя.
Виктория, не обращая внимания на тихий плач кухарок, вышла с кухни и отправилась к друиде. В ночном небе мелькали летучие мыши, было тихо и прохладно. Она на секунду задержалась во дворе, глубоко втянула воздух, пахнущий цветами, лошадьми и свежим хлебом. Где — то в седельных сумках лежит каравай, который испекла для конта Зира. Какими мелкими теперь казались ее переживания из — за прошедшей ночи. Что же делать с Саникой? Такое нельзя прощать. Это покушение на жизнь владетеля, благородного, хозяина. Рабов убивают за меньшее. Как же он ненавидит Алана Валлид, если решился на это? А как бы поступила она? Смогла бы смириться со своей ненавистью? С жаждой мести? На этот вопрос ответа не было. Но если бы она решила устранить конта, то поступила бы хитрее. Это же был жест отчаявшегося человека, а не хладнокровного убийцы. Месть и ненависть никогда еще не были хорошими советчиками. Но убивать Санику не хотелось. О боги, что же делать? Как поступить? Прощать нельзя, а убивать не хочется. Кто бы дал совет? Может, поговорить с Туридом? Да, надо посоветоваться с ксеном.
Друида не спала. Она сидела в своей комнатушке перед столом и что — то перебирала. Виктория остановилась на пороге. Многочисленные свечи освещали худую, осунувшуюся женщину,
— Плохо выглядишь. — Конт зашел, огляделся и сел на кровать, потому что единственный стул занимала хозяйка комнаты. — Что с тобой происходит, ворожея?
— Он еще спрашивает, — возмущенно всплеснула руками женщина. — Где твой оберег, конт?
— Где — то лежит, — безразлично пожал плечами Алан. — Он тебе нужен?
— Оберег, заговоренный силой двух богов, где — то лежит! — ворожея покачала головой. — Ты глупец, конт? Ради таких оберегов опустошаются казны, а у тебя он где — то лежит!
— Я о нем не просил. — Алан начинал злиться. — Зачем он мне?
— Ты на самом деле не помнишь или притворяешься? — недоверчиво произнесла травница.
— Когда не знаешь да еще забудешь, очень сложно вспомнить, — буркнул Валлид себе под нос, а громко ответил: — Я не знаю.
— Земля, взятая в месте, где оставил след и частицу себя заговоренный, скрепленная кровью ворожеи и ее наговором, создает мощнейшую связь между духом оберегаемого, местом, откуда взят след, и ворожеей. Где бы ты ни был, оберег хранит тебя, потому что ты должен вернуться. Земля к земле, пот к поту, кровь к крови. Он тянет домой твой дух, а дух тянет тело. Знаешь, конт, — друида слегка улыбнулась, — я ведь не слепая, да и глупой никогда не была. Я наблюдаю за тобой, за людьми вокруг тебя. Меня радует то, что ты делаешь для рабов. Ворожеи всегда были против рабства. — Она легонько прихлопнула ладонью по столу. — Человек должен быть свободен! Ты сможешь это изменить. Я верю. Поэтому, посоветовавшись с другими из нашего братства, я привязала тебя к Крови. Мы не хотим, чтобы ты ушел отсюда и сгинул в глупых войнах с горцами. Прости.
— За что? — Виктория слушала вполуха, ее мысли были далеко.
— Если ты надолго покинешь дом, тебе будет худо.
— Ерунда, пока худо только тебе.
— Это странно. Я трачу энергию своего тела, чтобы соединить твой дух и оберег. Даже если ты его не носишь, он не должен так меня изматывать! Я точно знаю, что все сделала правильно. Но стоило мне отъехать от Крови, как я потеряла силы. Если бы меня не нашел Искореняющий, то мои кости уже бы грызли звери. Я ничего не понимаю!
— Ты привязывала дух Алана Валлид, сына конта Сани? — Виктория уже догадалась, в чем проблема, просто хотела уточнить детали. Дождавшись кивка друиды, она широко зевнула. — Этот оберег работать не будет. У тебя просто не хватает сил, чтобы дотянуться до того места, где сейчас находится душа Алана. Твои жизненные силы уходят в пустоту. Если будешь продолжать — умрешь.
А еще есть родной сын Сани Валлид. И имя его Берт, его душа, возможно, тоже попала под действие оберега. Слишком много узлов в роду Валлид, о которых никто не знает.
— Что ты хочешь сказать, конт? — друида подозрительно сощурила глаза. — Я же вижу, что ты человек. Ты не анчута, ты не оживленный темной ворожбой мертвец. Ты обычный человек, такой как я. Твое тело…
— Ты взяла следы моего тела, но привязала оберег к духу прежнего Алана. А он умер. Умер окончательно и безвозвратно. Теперь в этом теле другая душа.