Практическое пособие по охоте за счастьем
Шрифт:
Которых впоследствии увезла с собой в Париж.
Ах, Париж, Париж!..
Да погодите вы. Это же не тот милый, экскурсионный Париж, о котором мечтает всякий русский. Это обычный, в котором надо жить, в том смысле, что где-то жить и на что-то жить, город.
Тот же Улан-Удэ, только в чем-то более жесткий, так как половину заработанных денег надо отдавать государству в виде налогов. И надо выкупать дом. Отдавать кредиты. И надо…
Вот вы, я вижу, кривитесь. Мол, что это он такое тут болтает! Как можно сравнивать их жизнь
Согласен, по-разному. Но не легко! И там не легко, и здесь. Просто у нас свои проблемы, а у них, не менее неразрешимые, свои. А так, чтобы вовсе без проблем, это даже у Билла Гейтса не бывает.
Опять не верите?
А представить такое, что, если вы не способны заплатить налоги и объявляете себя банкротом, государство может забрать ваших детей? От вас забрать. В детский дом забрать. При худшем раскладе — навсегда. На том основании, что, раз вы банкрот, вы не можете обеспечить им достойного содержания.
А, каково? Разве эта проблема мельче наших проблем?
Той моей француженке, когда юристы популярно объяснили процедуру отлучения ее от детей, так не показалось.
Впрочем, эта беда была не последняя. Были и другие. В том числе та, с которой пришлось разбираться мне.
Беда называлась — раздвоенность.
Мамы, которая, проведя десять лет в России, стала полурусской-полуфранцуженкой. И детей, которые по крови и воспитанию тоже были серединкой на половинку. В детсад ходили наш, в начальную школу тоже нашу. В среднюю — уже французскую.
Отчего приобрели некоторые исконно русские черты. Например, любовь к снегу и квасу… А мама — ярко выраженное чадолюбие. Которое у нас позволительно в отношении ребенка вплоть до его восьмидесятипятилетия.
И чего нет на Западе, где нянькаться с детьми старше шестнадцати не принято. Где, как выразился один мой знакомый немец, люди живут как птицы. То есть в семьях живут вместе лишь до момента, пока птенец не оперился. А потом он сам по себе, а старшие сами по себе. И никто в жизнь друг друга не лезет. Бывает, даже телефонными звонками. Короче — поделили червячков и разбежались по скворечникам.
Что мою француженку уже не устраивало. Ей мечталось продлить теплые отношения с детьми и после того, как они встанут на крыло. Хотелось бесконечной друг к другу нежности и любви.
Она пыталась в центре Парижа воссоздать кусочек России!
Что получалось плохо, так как дети становились все более и более французами и все менее и менее русскими.
— Их не удержать, они все равно уйдут, — говорил я. — Дети всегда уходят в большой мир.
— Но там их не ждет ничего хорошего — безработица, разобщенность…
— А что здесь? Что ждет их дома? Мама, которая, с их точки зрения, почти никто. Которая еле-еле сводит концы с концами.
Я понимаю, что вы работали с премьер-министрами, президентами и выдающимися деятелями культуры. Но это
И значит, они уйдут.
Или…
Или надо убедить их, что жить в центре столицы Франции нефранцузским укладом выгодно. Только не словами убедить — делом!
Для чего придется пересмотреть свою жизнь. Возможно, поменять профессию на более престижную и высокооплачиваемую. Или открыть свое дело, чтобы к окончанию школы создать им рабочие места в своей фирме. Где они будут получать больше, а отношение к ним будет лучше, чем в других фирмах.
— Но у меня нет фирмы.
— Значит, будет. Должна быть! Потому что единственная возможность навязать детям свои представления о мире — это доказать им, что ваш мир лучше.
Комфортней.
Выгодней.
Стабильней.
В этом случае, смею вас уверить, ваши дети полюбят вас уже не только как мать. И будут благодарны больше, чем просто матери.
Тогда вы сможете позволить себе роскошь жить где хотите и как хотите. Хоть даже и в Париже. Хоть даже с полурусским менталитетом.
Впрочем, можно и по-другому. Можно ничего не менять, жить как привыкли, как вам удобно, как вам подсказывают ваши принципы. Но… Но в этом случае придется отказаться от детей. Сказать себе: пусть живут как хотят. Как французы. Я их родила и вырастила, а остальное меня не касается.
Их жизнь — их жизнь.
Моя — моя.
И тогда вам станет легче. Легче, чем теперь. Потому что вы перестанете пытаться исправлять ситуацию, которую не способны исправить.
И станет легче вашим детям, которые перестанут раздваиваться и разрываться.
Станет лучше всем.
А переживать и страдать, как теперь, тем не менее ничего не меняя в своей и их жизни, — глупо. Безнадежно. И жестоко по отношению ко всем.
• Помогайте детям.
• Или не мешайте детям.
• Это единственно верный подход к обеспечению их будущего в условиях развитого, не очень развитого и всех прочих капитализмов.
Потому что в конкурентном обществе — каждый сам за себя. А за тебя могут быть только твои родители.
Между прочим, та же француженка, сравнивая своих детей с их школьными друзьями, отмечала, что те, кому их папы и мамы гарантировали работу в их фирмах, были во сто раз уверенней и спокойней, чем их сверстники, лишенные подобной страховки.
А девяносто семь процентов канадских миллионеров получили свои миллионы в наследство…
А Морганы-младшие почему-то всегда становятся Морганами-старшими…
А мы с вами по старинке считаем, что самое главное — это накормить и одеть детей. Не так это. Уже не так. Просто накормить, одеть и отправить в среднюю школу — это самое малое, что мы можем для них сделать. Это почти ничто.
Поставить на ноги себя, чтобы потом поставить на ноги их, — будет гораздо лучше. Будет в самый раз!