Практик
Шрифт:
Дичка отбросило метра на два!
Я вколотил в энергетику генерала чётко отмеренную дозу деструктивных вибраций и гармоний источника-девять, не вышиб чужой потенциал вовне, а лишь заставил его резко уплотниться и сразу вернуться в исходное положение, забиться и заколыхаться, усиливая тем самым действие сгенерированных мной колебаний.
Как опытный боксёр нокаутирует ударом в подбородок, после которого мозг колотится внутри черепной коробки, так и я шибанул в центральный энергетический узел. И — попал! Точно попал! Очень уж характерным образом изменился рисунок искажений. От былой стабильности не осталось и следа!
Дичка мотнуло, он едва устоял на ногах и тут же вскинул руку. Жахнул силовым выпадом не по мне, им Василий Архипович намеревался вынести наружу иллюминаторы, а заодно и кусок переборки вместе с ними, но я погасил удар, не позволив генералу привлечь внимание прохожих, а заодно нейтрализовал колебания энергетического фона, не дал его состоянию отклониться от нормы.
Чрезвычайное напряжение при сведённом спазмом центральном узле далось Дичку нелегко, он даже опустился на одно колено, и сразу — импульс! Незримая рука смахнула с барной стойки одну из бутылок, а уже в полёте та взорвалась, едва не прошив меня стеклянной шрапнелью, и сразу генерал вскинул руку. В той — ТТ!
Прикройся я от осколков кинетическим экраном, среагировать бы точно не успел, но меня учили совсем другому.
Рывок! Воздействие и ещё одно!
Стекло прошуршало за спиной, угодило в стену и осыпалось на пол, а следом о натёртые воском доски ударился выпавший из рукояти пистолета магазин. Дичок потянул спусковой крючок, тот с места не двинулся. Клацнул затвор, отлетел в сторону выброшенный патрон.
— Сука! — вроде как выдохнул Дичок, срываясь с места.
Я окружил его голову пузырём разреженного воздуха, и хлёсткое словечко скорее угадал, нежели расслышал. Генерал швырнул мне в лицо пистолет и бросился врукопашную, влетел в область сгустившегося пространства и…
Нет! Не влетел!
В самый последний момент с удивительным для столь мощного сложения изяществом, он сместился в сторону, ухватил со стола перевёрнутый стул и запустил им в меня! А ещё — я со всей отчётливостью уловил это по изменившемуся характеру искажений! — одним отточенным усилием привёл свою внутреннюю энергетику к равновесному положению и взялся вытравлять терзавшие ту вибрации.
Зараза!
Я спеленал Дичка силовыми жгутами и метнулся вперёд, но едва не нарвался на прямой в голову. Василий Архипович невероятным образом извернулся и точно бы расшиб свой кулак о моё лицо, если б только не пришпоренные сверхсилой рефлексы. Я увёл из-под удара голову и дважды дотянулся до противника: ткнул несильно раз и другой, будто не бил, а в бильярде шары в лузу загонял. Первым тычком усилил начавшие затухать деструктивные вибрации, вторым сфокусировал их на центральном энергетическом узле.
Из-за кислородного голодания мясистая физиономия и бычья шея Дичка побагровели, он ринулся на меня, намереваясь смять — и силёнок бы на это точно хватило! — но я уплотнил воздух на пути генерала, а сам шустро отпрянул назад.
Шаг, ещё один и всё — Василий Архипович сначала упал на колено, а потом и вовсе повалился ничком. И на сей раз — никакого притворства. Спёкся.
Я опустился на корточки и нащупал пульс, после развеял ограничивавшую приток воздуха к голове Дичка конструкцию, попутно ограничил контроль его нервной системы над двигательными функциями и прекратил выравнивать состояние энергетического фона.
Тогда и самому дышать легче стало.
Забеспокоился, не успел ли Василий Архипович вызвать подкрепление, но сразу выкинул эти опасения из головы. Ментальное общение — штука архисложная, требующая полнейшей сосредоточенности и внутренней уравновешенности, не говоря уже о времени на установление связи.
Нет, не мог он никому сообщение передать. Точно не мог.
Почудилось приближение энергетической аномалии, но я не напрягся, а с облегчением перевёл дух. Характер искажений был мне знаком.
И точно — пожаловал Альберт Павлович. Он оглядел учинённый генералом разгром, небрежно бросил:
— Приемлемо! — И выложил на ближайший стол кейс, раскрыл его, вытащил заранее наполненный шприц. Опустился на колени рядом с Дичком, какое-то время примеривался, выбирая подходящее место, а затем воткнул иглу в набухшую вену на виске генерала. Сделал инъекцию и с несказанным облегчением перевёл дух.
— Хорошая работа! — похвалил меня Иван Богомол, заявившийся следом со здоровенным чемоданом в одной руке и портфелем в другой. — Чисто сработал, почти без помех.
— Петя, убери сходни и присмотри за набережной! — распорядился Альберт Павлович, доставая и расставляя на столе бутыльки, отмеченные разноцветными этикетками. — Ваня, запускай шарманку! Пациент вот-вот дозреет!
Я поднялся на палубу, выполнил распоряжение Альберта Павловича и заодно убедился, что Дичок припарковал своё роскошное авто не прямо напротив причала, а чуть дальше. Прохожие глазели на спортивное купе, а пароход был привычной деталью пейзажа, пароход никого не интересовал.
Как бы то ни было, на всеобщем обозрении я маячить не стал и вернулся к своим подельникам, встал у иллюминатора. Василия Архиповича к этому времени уже подняли с пола, отряхнули и усадили за один из столов лицом к экрану. На том в лихорадочной чехарде мелькали почти неразличимые изображения, надписи и отдельные символы — это Иван зарядил в кинопроектор принесённую с собой плёнку.
Его здоровенный чемодан, к слову, оказался никаким не чемоданом, а проволочным магнитофоном — самым компактным из всех, что мне доводилось видеть. Бобины медленно-медленно вращались, и я не стал подавать голоса из нежелания оказаться зафиксированным на записи. Пистолет и выпавший из него магазин уже прибрали, я отыскал укатившийся к стене патрон и молча сунул его в боковой карман пиджака куратора, и без того оттянутый весом оружия.
Дальше только ждал, работали другие. Альберт Павлович то начинал задавать вопросы, то делал очередную инъекцию в облюбованное место, а Иван Богомол ассистировал ему, по команде меняя киноплёнки, коих прихватил с собой сразу несколько штук, или перематывая их на нужное место.
Поначалу Дичок бездумно пялился на экран, потом начал односложно отвечать, но, хоть я со своего места и не мог разобрать его отрывистых реплик, разговор определённо не клеился.
Ничего. Ничего. Ничего.
Пустышка.