Практикант
Шрифт:
Альхеец настиг его на закате. Возник перед авторитетом ниоткуда, из воздуха, и коротким ударом свалил на землю.
— Я знал, что ты меня достанешь, — утерев со рта кровь, проговорил Мишаня. — Может, дашь уйти,
— Такие, как ты, не должны жить, — сказал альхеец, — их следует уничтожать. Путь к добру вымощен костями, знай это. И замешан он на крови.
Мишаня, собрав всё, что в нём ещё оставалось, поднялся. Кем-кем, а трусом он никогда не был.
— «Вымощен костями», — передразнил он альхейца. — «Следует уничтожать». Дерьмо этому цена, Альхр, или как там тебя. Ты — такой же, как я. Ты убиваешь просто потому, что тебе это нравится. И для того, чтобы твои грёбаные земляки перед тобой прогибались. Херой, мать твою.
— Ты прав, я амбициозен и хочу, чтобы потомки меня помнили. Им будет за что — ваша цивилизация погрязла во лжи, коррупции и насилии. Я это исправлю.
— Дешёвка ты, — сказал авторитет презрительно и сплюнул на землю. — Недаром тебе на зоне позорную кликуху повесили. Трепло — ты трепло и есть — пустобрёх. Цивилизацию он исправит, баклан. Замочив для этого десяток несчастных зеков.
— У меня больше нет на тебя времени, — Альхр шагнул вперёд. — Ты ничего не понял. Думаешь, мне легко убивать? Я переступаю через своё естество каждый раз, когда вынужден сделать это. Но мне предстоит убивать, и много. Поэтому сейчас я лишь тренируюсь. На таких, как ты, на мерзавцах, которых не так жалко. Я пока всего лишь прохожу практику.
Мишаня посмотрел на Альхра в упор.
— Которых не жалко, значит, — сказал он. — Знаешь что, фуцан. Я — дерьмо. Ты прав, таких, как я, надо уничтожать. Но таких, как ты, практикантов… Будь моя воля, я бы зарезался, удавился бы, вспорол себе брюхо. Только за то, чтобы такая сволочь, как ты, никогда не родилась. По сравнению с тобой я…
Мишаня не успел закончить фразы. Инопланетянин сделал едва заметное движение, и авторитет умер прежде, чем его тело коснулось земли.
Альхр с минуту постоял, опустив голову и скрестив на груди руки. Затем плавно повернулся и растворился в вечерних сумерках.
«Только за то, чтобы такая сволочь, как ты, никогда не родилась, — бились у него в виске последние слова покойного. — Сволочь. Никогда не родилась. Сволочь. Никогда…»