Праотец Мосох
Шрифт:
Каков же будет вывод? По словам видного финноугроведа Б. А. Серебренникова: «На протяжении своей длительной истории отдельные уральские языки подвергались влиянию языков других народов, которые оставили заметные следы в их лексике, а отчасти и в их грамматическом строе»{609}. Что касается влияния уральских языков на русский, то оно несравненно меньше, чем влияние на него тюркского, английского, немецкого и латинского.
Как утверждает В. О. Востриков: «Несмотря на длительное русско-финно-угорское взаимодействие и ассимиляцию русским населением ряда финно-угорских племен… каких-либо ощутимых изменений в фонетической и грамматической системах русского языка не произошло (немногие изменения в фонетике и грамматике, которые можно действительно приписывать финно-угорскому влиянию, носят узколокальный характер…). Единственная сфера, где
Н. С. Трубецкой указывает: «Несмотря на многовековое сожительство великоруссов с угро-финнами, в великорусском языке можно указать лишь самое малое число финских слов, да и то обычно не выходящих за пределы какого-нибудь географически ограниченного областного словаря»{611}.
За разрешением вопроса о влиянии финно-угров на этногенез великороссов следует также обратиться к данным этнографии, к примеру, к монографии крупнейшего советского этнографа чл. — корр. АН СССР Д. К. Зеленина (1878–1954 гг.) «Восточнославянская этнография», которая была издана в 1927 году в Германии, а в России же только в 1991 году. Данная работа до сих пор остается непревзойденной по широте охвата и глубине проработки материала. Д. К. Зеленин утверждает: «Еще и в наши дни довольно широко распространено мнение, что русский народ появился в результате смешения славян и финно-угорских племен. С этой точкой зрения ни в коем случае нельзя согласиться»{612}.
По словам Д. К. Зеленина: «Массовая ассимиляция финноязычных групп началась очень поздно, во всяком случае, значительно позже того времени, к которому русская народность уже сформировалась. Сами обрусевшие финны отличают себя от русских, так же как отличают их и их соседи. Народ не забыл, что он иного происхождения, и сохранил своеобразие языка и быта. Напротив, у настоящих русских мы не находим никаких заметных следов смешения с финно-уграми ни в языке, ни в традиционной культуре. Все финноязычные племена, упоминаемые в древних русских летописях, сохранились до нашего времени, и даже под своими прежними названиями… Если вспомнить, что многие финноязычные группы под влиянием ислама тюркизовались и теперь называются татарами, тептерями и башкирами и что, с другой стороны, многие из них погибли от эпидемий и в борьбе с суровой природой севера и с соседями, то нельзя не удивляться, что им все-таки удалось в столь тяжких условиях сохраниться в качестве самостоятельных народов»{613}.
Обычно российские историки, тот же В. О. Ключевский, утверждают о чуть ли не свойских отношениях туземных финнов и мигрантов-славян при колонизации последними некоторых восточноевропейских территорий. Увы, но эти отношения в древние времена не отличались какой-то особой теплотой. Во всяком случае Д. К. Зеленин рассматривает их с большой долей скепсиса.
«Идиллически мирная колонизация русскими Северовосточной Европы, заселенной раньше финноязычными племенами, — это одна из созданных историками легенд. Стоит только вспомнить колонизацию русскими вятских земель, происходившую в более позднее время и более известную, чтобы составить себе ясное представление о том, как эта колонизация проходила. Вотяки и черемисы жили на берегах Вятки испокон веков, здесь были их города. Теперь они живут в лесистых и болотистых местностях вдали от берегов Вятки и от других больших рек»{614}.
Известный современный историк A. Л. Никитин идет дальше и называет пресловутую «колонизацию» исторической легендой и утверждает, что «в Восточной Европе, за исключением таежной зоны, племена финно-угорской группы языков появляются очень поздно. К берегам Балтики они выходят не раньше конца I тысячелетия до нашей эры, в более южных районах останавливаются на левом берегу Волги, и только по Оке да в районе Саратова и Пензы им удается несколько вклиниться в древний и монолитный массив индоевропейцев»{615}.
Однако вернемся к нашим волосовцам.
Сейчас следует сделать предположение, что большая часть волосовского населения Волго-Окского междуречья благополучно пережила фатьяновскую и абашевскую эпохи и во вполне добром здравии вступило в железный век. По отношению к волосовцам я настаиваю именно на словах фатьяновская и абашевская эпохи, подразумевая, что под сменой данных культур следует понимать развитие этноса, составившего волосовскую культуру, а не его уничтожение.
К великому сожалению мы не имеем антропологического материала дьяковской культуры, точнее сказать, эпохи. Дело в том, что дьяковцы сжигали своих мертвых, каковой обряд является типичным для индоевропейских народов, но ни в коем случае не является типичным для финно-угорских. У славян он фиксируется даже во времена ПВЛ.
«А Радимичи и Вятичи и Северяне единъ обычай имуть, живяху в лесехъ, якоже и всякий зверь, ядоуще все нечисто, срамословие в нихъ предъ родители и племяни не стыдятся, брацы не бывахоу в нихъ, но игрища межи селы, и схожахоуся на игрища и на вся бесовьскаа плясаниа и тоу умыкааху себе жены, с неюже кто свечався, имяхуть же и по две и по три жены. И аще кто оумряше оу нихъ, и творяахоу трызну надъ нимъ и по семъ творяху кладоу великоу и возлежать на кладу мертвеца и сожгуть и посемъ, собравше кости, и вложать в судиноу малоу и поставляхоу на столпехъ на поутехъ, еже творять Вятичи и до сего дне. Сей же обычай имоуть и Кривичи и прочий погани, не ведуще закона Божиа, но творяще сами себе законъ»{616}.
Ал-Бекри в XI веке пишет о славянах: «И у них (у славян. — К.П.) обычаи подобные обычаям Индийцев. Они граничат с востоком и далеки от запада. И они радуются и веселятся при сожигании умершего и утверждают, что их радость и их веселость (происходит) от того, что его (покойника) господь сжалился над ним (выделено мной. — К.П.). Жены же мертвого режут себе руки и лица ножами. А когда одна из них утверждала, что она его любила, то она [по его смерти] прикрепляет веревку, поднимается к ней на стуле, крепко обвязывает себе ею шею; затем вытаскивается из-под нее стул и она остается повешенной, болтаясь, пока не умрет. Затем ее сожигают и так она соединяется с мужем»{617}.
Акад. Б. А. Рыбаков утверждает следующее: «Трупосожжение у славян существовало (с кратковременными отступлениями в отдельных местах) около двух с половиной тысяч лет и было вытеснено лишь христианством в X–XII вв. н.э… При трупосожжениях кости «собирали в сосуд мал», в урну, и хоронили или в кургане (могиле), или просто в земле, построив над местом захоронения столп, бдын — небольшую деревянную домовину»{618}.
Повсеместно принятый древний финно-угорский обряд погребения это ингумация. Кроме того, финно-угорские захоронения достаточно хорошо распознаются из-за наличия рядом с ними костей жертвенных животных. Как древние финно-угры погребали своих мертвых в I тыс. нашей эры можно узнать, к примеру, из статьи А. Г. Петренко «Костные остатки животных в погребальном обряде финно-угорских могильников I тыс. н. э. в Прикамье как этнографический признак»{619} написанной по результатам раскопок Варнинского (VI–IX вв. н. э.), II Аверинского (VI–IX вв. н. э.), Бродовского (конец IV — начало IX вв. н. э.), Верх-Саинского (VI — нач. IX вв. н. э.) Неволинского (VII — нач. IX вв. н. э.) могильников, которые все принадлежат к различным финно-угорским культурам и не содержат следов трупосожжений.
А. Г. Петренко указывает: «Основные принципы погребально-поминальных обрядов у различных этнических групп людей сохраняются на протяжении многих столетий (выделено мной. — К.П.) и являются наиболее устойчивым этническим признаком, несмотря порой на религиозные изменения. Поэтому исследования их представляются особенно интересными для выяснения этнической принадлежности археологических памятников».
Слова А. Г. Петренко наглядно иллюстрирует изданное в Санкт-Петербурге в 1776 году «Описание всех в Российском государстве обитающих народов», которое повествует о погребальных обычаях, к примеру, черемисов (марийцев. — К.П.), следующее: «Покойников своих кладут они во гроб в самом лучшем одеянии. Похороны бывают в тот же самый день, в который кто умер; причем как мужчины, так и женщины провожают. На кладбище роют могилы с Запада на Восток, и головою покойников кладут на Запад». Кстати говоря, обычай хоронить умерших в первый же день после смерти присутствует в описаниях погребальных обрядов многих финно-угорских племен и народов. О чувашах то же издание сообщает: «Умерших своих погребают они по Черемисскому обыкновению… В Охтябре же закапает всяк у могилы своих родственников овцу, корову, бычка, а иногда и лошадь и сваря там же, едят так, что невеликие бывают остатки, кои кладут на могилу и ставят при том небольшую мерку пива».