Правда «Чёрной сотни»
Шрифт:
Впрочем, В. А. Грингмут, хотя он и основоположник «черносотенства» как собственно политического (а не только идеологического) явления, известен мало, и стоит сказать лишь о том, что он не имел никакого отношения к чему–либо «кровавому». Гораздо более популярны имена Пуришкевича, Маркова (нередко его именуют «Марков–второй», поскольку был другой депутат Думы с этой же фамилией) и Дубровина. Все они предстают в массовом сознании в качестве своего рода уникальных воплощений зла, лжи и безобразия.
Но мы уже видели, как еще в 1975 году «принято» было «характеризовать» личность «черносотенца» В. В. Розанова.
Это становится очевидным при обращении к свидетельствам любого современника, способного хоть в какой–то мере быть объективным. Вот, скажем, мемуары французского посла Мориса Палеолога. Он внимательнейшим образом изучал политическую жизнь России накануне Февраля и при этом всецело сочувствовал, разумеется, либеральным, «западническим» деятелям. Но, поскольку сам он не вел той непримиримой борьбы с «черносотенцами», которая определяла сознание российских либералов, Палеолог смог оценить В. М. Пуришкевича в следующих словах:
«Пуришкевич человек идеи и действия. Он поборник православия и самодержавия. Он с силой и талантом поддерживает тезис: «Царь - самодержец, посланный Богом»… пылкое сердце и скорая воля…»
Палеолог Морис. Царская Россия накануне революции. М., 1991, с. 265, 291
И даже прямой противник Пуришкевича член ЦК кадетской партии В. А. Маклаков через много лет так определил его
«основную черту: ею была не ненависть к конституции или Думе, а пламенный патриотизм»
Цит. по кн.: Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993, с. 334
Ясно, что эти характеристики несовместимы с той зловещей и отвратной личиной, которую надевают до сих пор на Владимира Митрофановича Пуришкевича. С точки зрения политической культуры и Пуришкевич, и Марков - кстати сказать, сын по–настоящему значительного, но замалчиваемого из–за его последовательного консерватизма писателя и публициста Евгения Маркова (1835-1903), - в сущности, ничем не уступали ни Милюкову, ни тем более таким лицам, как Керенский или лидер эсеров Чернов.
Ниже уровнем был третий лидер «черносотенцев» - врач А. И. Дубровин.
«Говорил он некрасиво,
– свидетельствовал современник, -
но с огромным подъемом, что действовало на простых людей, из которых и состояло большинство членов Союза русского народа»
Цит. по кн.: Степанов С. А. Черная сотня в России (1905—1914). М., 1992, с. 91
Этот «демократизм» и выдвинул Дубровина в председатели Союза русского народа.
Один из главных способов конструирования край не негативного «образа» Дубровина и других «черносотенных» лидеров основан на беспардонном приеме двойного счета: то, что «прощается» левым (или даже вообще не замечается в них), вменяют в тяжелейшую вину правым. Вот весьма яркий образчик применения такого счета.
Существует версия, согласно которой
«Нравственные качества Дубровина были ниже всякой критики. Да можно ли вообще говорить о нравственных качествах человека, который организовывал политические убийства? Дубровин был темной и весьма зловещей фигурой на политической арене, порожденной «гнусной российской действительностью»…»
Спирин Л. М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России (начало XX в. — 1920 г.). М., 1977, с. 172
В этих риторических фразах историк продемонстрировал абсолютно неправдоподобную наивность: ведь не может же он, в самом деле, не знать, что левые, революционные партии осуществляли в те же годы поистине беспрецедентный по масштабам политический террор; специально изучавший этот «сюжет» историк С. А. Степанов сообщал в 1992 году, что, согласно всецело достоверным сведениям,
«в ходе первой русской революции только эсеры, эсдеки (социал–демократы) и анархисты убили более 5 тысяч (!) правительственных служащих»,
Журн. «Родина», 1992, № 2, с. 20.
а убивали тогда вовсе не только правительственных служащих. Для иных тогдашних партий - например, эсеров–максималистов - политические убийства вообще являлись главнымили даже единственным «делом». Притом в данном случае факты совершенно бесспорны; чаще всего сами террористы горделиво сообщали о своих «достижениях» по части политических убийств. Между тем Л. М. Спирин, как и множество его коллег, делает вид, что политические убийства были именно и только «черносотенной» затеей…
Стоит добавить еще, что все вообще действия «черносотенцев» представляли собой «ответ» на совершенные ранее акции левых партий - притом ответ гораздо, даже несоизмеримо менее сильный (скажем, всего несколько террористических актов, в то время как левые совершали их тысячами).
И уж, конечно, в среде «черносотенцев» не только не имелись, но и были просто немыслимы такие фигуры беспощадных профессиональных убийц, как эсер Савинков (которого до сих пор представляют в романтическом ореоле!), не говоря уже о его многолетнем друге, патологическом убийце–провокаторе Азефе (Азеве).
В 1909 году, когда первая революционная волна уже улеглась, видный левый кадет (и не менее видный деятель российского масонства) В. П. Обнинский подвел итог предшествующим событиям в обширном сочинении «Новый строй». Он не мог не признать здесь, что «черносотенные» партии образовались исключительно ради сопротивления красносотенным и предстали как (по его определению)
«заимствовавшие у последних большую часть тактических приемов»
Обнинский В. П. Новый строй. М., 1909, с. 18.