Правда, которую мы сжигаем
Шрифт:
Чем ближе мы становились в прошлом году, тем больше мне казалось, что он прячется от меня, отдавая только то, что хотел, в то время как я показывала ему все свои скелеты в шкафу. Я не думаю, что он когда-либо действительно доверял мне с самого начала.
Но все, что я хотела, это лучше понять его. Знать его, а не только его имя, как все. Я хотела знать, что заставило его тикать. Его мечты, если они у него остались на данный момент. Его кошмары.
Я просто хотела узнать его.
— Что с тобой случилось? — спрашиваю я,
— Со мной ничего не случилось. Я сделала это для себя, — хмыкает он, хватая лежащую рядом со мной марлю, — Ну, резал Тэтчер, но я напросился.
— Зачем? Почему? — я смущенно хмурю брови.
Когда я впервые увидела их, я подумала, что насилие со стороны его отца переросло в нечто большее, чем просто разбитые губы и синяки под глазами. Я не ожидала, что он назовет одного из своих лучших друзей.
Их отношения друг с другом представляют собой загадку. Неважно, сколько они тебе расскажут, ты все равно никогда не сможешь понять, на какие глубины они готовы пойти ради друг друга.
И Рук самый хитрый из всех.
Головоломка, которая становится еще более запутанной с добавлением кусочков.
Но все же, я хочу его разгадать. Испытывать и расшифровывать каждую его часть, каждый день искать ответы на его тайну, потому что это то, чего он заслуживает.
Кто-то, кто никогда не бросит поиски, чтобы найти его.
Нежными движениями он несколько раз оборачивает марлю вокруг моей ноги, связывая концы вверху, когда заканчивает.
— Это было наказанием, — говорит он, все еще борясь со мной, прежде чем вернуть аптечку туда, откуда взял ее ранее. Он возвращается на кухню, прислоняется к стойке напротив меня, скрестив руки на груди.
— Зачем Тэтчу наказывать тебя? Что ты с ним сделал?
— Помимо того, что раздражаю его до усрачки? Ничего такого, — он наклоняет голову влево, яростно ломая шею. — Я хотел наказать себя. Я хотел, чтобы он порезал меня. Я мог бы сделать это сам, но это было эгоистично. Поэтому я позволил ему это сделать.
Холодный озноб сотрясает мои кости, по коже бегут мурашки.
— Для чего?
Он смотрит мне прямо в глаза, и даже в темноте они все еще чертовски светятся.
— Ты.
Пустота в груди пульсирует. Я не думала, что что-то еще внутри меня может сломаться, но что-то сломалось. Он разбился.
— Я попросил его порезать меня, потому что мне нужно было наказать меня за то, что я доверился тебе. За то, что позволил себе быть слабым.
— Рук, я не понимаю, — бормочу я.
— Если мой отец чему-то и научил меня, так это тому, что у всех нас есть грехи, за которые мы должны отвечать. Последствия наших действий. Я предпочел бы контролировать наказание, которое постигнет меня за то, что я сделал.
Просто есть вещи, которые не заслуживают прощения, Сэйдж.
Все это время он причинял себе боль за что? Потому что он
— Вот почему ты позволил ему бить себя?
— Мне нравится боль. Я живу ради этого, — он пожимает плечами, и его признание ранит меня до костей. Всю свою жизнь он причинял себе вред только для того, чтобы заплатить за ошибки, которых он сам даже не совершал. Он так изранен, так сломлен, что боль была единственным выходом, который у него была.
— Я не верю в это. Это не может быть причиной…
— Потому что я убил свою мать, — его ноздри раздуваются. — Это то, что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Хочешь эту уродливую, горькую гребаную правду, Сэйдж? Я убил свою маму.
Он выпускает трезвый вздох, проводя пальцами по волосам.
— Мы ехали домой из школы. Она разговаривала по телефону с моим отцом и говорила о тайской еде на ужин. Это был обычный день, я никогда не думал, что в такой день может случиться что-то плохое, — он качает головой. — Этого не должно было случиться. Не для таких, как она.
Я сижу, замерев, впитывая каждое слово, ощущая каждую частичку его прошлого своими костями.
— Я был мудаком, пиная спинку ее сиденья. И она повернулась, чтобы отругать меня за это, — его хриплый голос немного ломается. — Она никак не могла увидеть, как машина впереди нас затормозила. Не было достаточно времени, чтобы замедлиться. Все было неясно, потому что у меня болела голова, но я помню, как кто-то вытащил меня из автокресла и унес в безопасное место как раз перед тем, как вся машина загорелась. Оно было поглощено оранжевым пламенем и дымом так сильно, что я даже не мог видеть ее внутри. Я думал, она выбралась. Что кто-то спас ее.
Это то, что он носил на своих плечах большую часть своей жизни. Грех, который, как он думал, он совершил. В этом корень всей его боли, в том, что он винит себя в смерти своей матери.
— Я это сделал, — он тыкает себя в грудь. — Я забрал жизнь своей матери, и я заслуживаю того, чтобы расплачиваться за это. Так что да, я позволил ему победить меня. Но это небольшая цена, когда я стал причиной того, что он потерял любовь всей своей жизни.
Я соскальзываю со стойки и иду к нему, не заботясь о том, что я ему сейчас не нравлюсь. Не заботясь ни о чем, что произошло до этого момента прямо здесь.
Когда я была в «Монарха», в одной из моих групп была молодая девушка. Она боролась с депрессией и тяжелым самоповреждением, используя свои бедра и запястья, чтобы справиться с внутренними проблемами.
Это неприятная битва, особенно когда ты один.
Рук, он собирался воевать против него, даже не зная, кто враг.
Но то, что он позволил отцу ударить себя, заставил Алистера драться с ним, заставил Тэтчер резать его, это то же самое, что он сидит в своей комнате с бритвенным лезвием, воткнутым в кожу. Он хочет, чтобы внутренняя боль отражалась снаружи.