Правда варварской Руси
Шрифт:
Неспокойно было и в других местах, восставшие эвены сожгли Охотский острог. И все же освоение Сибири не останавливалось. Для защиты Приуралья строилась Челябинская крепость. Охотский острог был восстановлен. А в Анадырском крае Курбат Иванов, сменивший Дежнева, продолжил исследования окрестных земель. Построил кочи и организовал морскую экспедицию к берегам Чукотки. Плавание было трудным, суда сильно повредило волнами. При попытке высадиться на берег чукчи встретили русских враждебно, произошло несколько боев. Местные жители осаждали с берега причалившие корабли, осыпали камнями из пращей — и метали их так сильно, что камни «щиты дощатые пробивая и котлы». Но позже Курбату удалось замириться с чукчами. Экспедиция открыла залив Креста, бухту Провидения.
Отряд
Воевода Голенищев-Кутузов вернувшегося героя обласкал, но на челобитную о выплате денежного, соляного и хлебного жалованья за 19 лет смог выдать лишь соляное — запасы денег и зерна в уезде были ограничены. Впрочем, вместе с другим знаменитым мореплавателем, Иваном Ерастовым, отправил Дежнева в Москву сопровождать обоз с «казной». В столице его пригласил к себе Алексей Михайлович, несколько вечеров подряд слушал рассказы о путешествиях. Дежнева произвели в казачьи атаманы, он получил причитающееся жалование — 126 руб. и 20 с половиной копеек, причем Сибирский приказ учел разную стоимость денег в Москве и на Востоке, и жалованье на 2/3 выплатил сукнами. А за свою личную моржовую кость Дежнев выручил 500 руб. То есть стал весьма состоятельным человеком. В дальнейшем он вторично женился на вдове, якутке Кантеминке Арбутовой, служил начальником на Чечуйском волоке, главным приказчиком Оленекского залива и на Витиме…
Но тут мы невольно забежали вперед. Давайте вернемся в трудный 1662 год. Потери и лишения, понесенные за 9 лет войны, две катастрофы на Украине вынудили правительство, по сути, создавать новую армию. Создавать «на ходу», не прекращая боевых действий. И армию не наемную, как у французов или испанцев — плати денежки и зазывай кондотьеров. Нет, Алексей Михайлович заново формировал национальные вооруженные силы. А это было задачей нелегкой, не быстрой и ох какой не дешевой! Было проведено 3 чрезвычайных набора рекрутов — из государевых и монастырских крестьян брали в солдаты по 1 человеку с 20–25 дворов. Кроме того, с 60 дворов брали по лошади. В 1662 г. был объявлен сбор чрезвычайного налога — «пятой деньги». Земский Собор для этого не созывался. По каким причинам — можно указать лишь предположительно. С одной стороны, войну с Польшей Собор уже санкционировал в 1654 г., и правительство лишь продолжало реализацию его решений. А с другой — в Земских Соборах важную роль играло духовенство и патриарх. В условиях церковного раскола и оппозиции Никона созыв этого органа был чреват лишними осложнениями. Хотя земское начало в российской государственности сохранялось — но вместо единого Собора царь несколько раз созывал совещания чинов по сословиям. Советовался перед принятием решений со служилыми, купечеством, посадскими.
Да, конфликт с Никоном создавал дополнительные проблемы. В народе даже поговаривали, что Русь живет без патриарха, и из-за этого пошли военные неудачи. А самого Никона подобные слухи и бедствия приободрили. Если сперва он вроде бы капитулировал, благословил выбор преемника, то теперь снова надеялся взять верх. К нему вернулась прежняя заносчивость, и вел он себя так, будто оставил только Москву, но не патриарший престол. Будто он является патриархом «Новоиерусалимским» (а также всея Руси, Белоруссии, Украины) и волен сам выбирать, где ему держать резиденцию. Разумеется, такое положение было нетерпимо, и царь созвал церковный собор. Российские иерархи были на Никона очень злы, насолил он им изрядно. Припомнили, что он оставил престол «с клятвой» — если «помыслю быть патриархом, то буду анафема». Привлекли одно из правил Первого и Второго Вселенского Соборов: «Безумно убо есть епископства отрещися держати же священство». И постановили лишить его сана, священства, а заодно и чести.
Но он решений собора не признал. Указал, что его посвятил в сан Антиохийский патриарх, и вообще, мол, судить его имеет право лишь собор вселенских патриархов. Этот довод поддержало греческое и украинское духовенство, обретавшееся в Москве, обласканное в свое время Никоном и опасавшееся, что с его низложением победят старообрядцы. А сами проводники церковных реформ окажутся при этом «еретиками». Царь не желал нарушать церковные законы, понимал возможные политические последствия скороспелых решений и постановление освященного собора не утвердил. Поручил специалистам досконально разобраться как в канонических вопросах, так и в нарушениях, допущенных патриархом.
А он со своим самомнением и склочным характером будто нарочно добавлял новые проступки. Просто чтобы потрепать властям нервы и напомнить о себе. То вдруг пытался бежать не пойми куда — прекрасно зная, что его сразу же перехватят. То жаловался, что его хотели отравить, и приходилось начинать следствие. Еще будучи у власти, Никон приписал к Новому Иерусалиму вотчины Рязанской епархии и другие владения. А из-за их возвращения прежним хозяевам перессорился со всеми вокруг. Приказал якобы за нарушение его «границ» избить соседских крестьян, те пожаловались в Москву, возникло еще одно дело. Боярина Боборыкина, сумевшего получить назад отобранную Никоном вотчину, он, недолго думая, предал «анафеме». И опять началось следствие — только ли Боборыкина он проклял, или еще и царя, решившего спор в пользу боярина?
«Анафемы» патриарх вообще рассыпал направо и налево. Проклял Стрешнева, задержавшего его при побеге. Местоблюстителя престола Питирима величал «вором» и «собакой», огласил на него отлучение от церкви. С той и другой стороны усердствовали «доброжелатели», усугубляя в доносах царю действия Никона, а в доносах Никону — действия его противников… И после долгих раздумий Алексей Михайлович все же решил пригласить в Москву вселенских патриархов для низложения бывшего «собинного друга». Но сделать это было непросто. Все патриархи, Константинопольский, Антиохийский, Александрийский и Иерусалимский, жили под властью Порты. Судьбу казненного Паисия помнили, и ехать в Россию не спешили — прикидывали, как отнесутся к визиту турецкие власти. Да и чисто технически собрать всех четверых было проблематично. Пошла долгая переписка.
Царь и без Никона не упускал церковных дел, относился к ним внимательно и заботливо. В Москве в данный период открылась чудотворная икона Пресвятой Богородицы Утоли моя печали, а в Тобольске — чудотворная Казанская-Тобольская икона, в ее честь была построена церковь. Основывались новые монастыри — Белобережская пустынь под Карачевом, Исакова пустынь в Пошехонье. Но строить их приходилось теперь не за государственный счет, а собирая с разрешения Алексея Михайловича частные пожертвования по России.
Из-за военных расходов страна испытывала колоссальные финансовые трудности, нарастали перегрузки. Казна все шире вынуждена была чеканить медные деньги. Это вело к инфляции, медные рубли быстро обесценивались, а цены, соответственно, росли, вызывая недовольство в народе. Пробовали ограничивать максимальные цены правительственными распоряжениями — не помогало. Продавцы соглашались уступать товар цо твердым ценам — но серебром. А медью — плати дороже. Возник нелегальный обмен — за 1 серебряный рубль давали 4, а потом уже и 15 медных. Серебро стало исчезать из оборота, его скупали и припрятывали. А это, в свою очередь, заставляло правительство выпускать новые партии медных денег. Жалованье войскам тоже платили медью — а на Украине и в Белоруссии ее принимать отказывались.