Правда Виктора Суворова(Сборник)
Шрифт:
Как у автора, занимавшегося Брестским миром, у меня, разумеется, есть какие-то замечания к вступительным главам книги «Ледокол». Но по крайней мере, мы с В. Суворовым говорим на одном языке. И на разном — со всеми остальными. При подписании Брестского мира расчет Ленина был более глубоким. «Поражение Германии уже было близким, — пишет В. Суворов, — а Ленин заключает мир, по которому Россия отказывается от своих прав на роль победителя... без боя. Ленин отдает Германии миллион квадратных километров самых плодородных земель и богатейшие промышленные районы страны да еще и контрибуцию золотом выплачивает. Зачем?!» («Ледокол», с. 17). Ответ В. Суворова: чтобы война продолжалась и Германия истощила себя и западных союзников как можно больше.
С этим трудно не согласиться, с той единственной оговоркой, что такое утверждение противоречит общепринятому мнению о желании Ленина как можно скорее разжечь в Германии революционный пожар. Одно из двух: либо ускорять революцию в Германии и для этого не подписывать Брестского мира, а вести открытую (позиция Бухарина и других левых коммунистов) или необъявленную (позиция «ни мира, ни войны» Троцкого) войну, либо, по существу, ликвидировать Восточный фронт, подписать
Ленин выбрал второе. И не он, подписью председателя СНК, разорвал Брестский мир, а стоявший в оппозиции всей брестской политике Ленина советский актив — ВЦИК, за подписью Свердлова, уже оттеснившего Ленина в борьбе за власть в критические месяцы второй половины 1918 года. Если бы не фактическое отстранение Ленина от партийных дел летом 1918 года (кстати, именно из-за его крайне непопулярной брестской политики), Брестский мир, возможно, так никогда и не был бы разорван советским правительством. И Раппальский договор 1922 года не рассматривался бы нами как рывок, а лишь как плавный переход от Брестского соглашения к новому, более равноправному.
Вряд ли можно согласиться с мнением Троцкого (1936), с которым согласен В. Суворов, что «без Сталина не было бы Гитлера». Без унизительных и неприемлемых для Германии условий Версальского договора, без большевистской угрозы, нависшей над Европой, в Германии — да! — не было бы Гитлера. И в этом смысле за победу национал-социализма в Германии Сталин, видимо, отвечает меньше, чем государственные деятели Франции, Бельгии и Англии. Сам Троцкий постоянной проповедью о неизбежности победы коммунистической революции в Германии оказал Гитлеру помощь куда большую, чем все остальные. Общеизвестны теперь уже факты о советско-германском сотрудничестве между 1922 и 1941 годами (что всегда отрицалось обеими сторонами). Вот что писал, выдавая государственные тайны, Троцкий 5 марта 1938 года в статье «Тайный союз с Германией», опубликованной в «Нью-Йорк тайме»: «С момента низвержения Гогенцоллернов [советское] правительство стремилось к оборонительному соглашению с Германией — против Антанты и Версальского мира. Однако социал-демократия, игравшая в тот период в Германии первую скрипку, боялась союза с Москвой, возлагая свои надежды на Лондон и особенно Вашингтон. Наоборот, офицерство Рейхсвера, несмотря на политическую ненависть к коммунизму, считало необходимым дипломатическое и военное сотрудничество с советской республикой. Так как страны Антанты не спешили навстречу надеждам социал-демократии, то «московская» ориентация Рейхсвера стала оказывать влияние и на правительственные сферы. Высшей точкой этого периода было заключение Раппальского договора об установлении дружественных отношений между Советской Россией и Германией (17 апр. 1922 г.).
Военное ведомство, во главе которого я стоял, приступило в 1921 году к реорганизации и перевооружению Красной Армии, которая с военного положения переходила на мирное. Крайне заинтересованные в повышении военной техники, мы могли в тот период ждать содействия только со стороны Германии. С другой стороны, Рейхсвер, лишенный Версальским договором возможностей развития, особенно в области тяжелой артиллерии, авиации и химии, естественно стремился использовать советскую военную промышленность как опытное поле для военной техники. Полоса немецких концессий в Советской России открылась еще в тот период, когда я был полностью поглощен Гражданской войной. Важнейшей из них по своим возможностям или, вернее, по надеждам являлась концессия авиационной компании «Юнкере». Вокруг этих концессий вращалось известное число офицеров. В свою очередь, отдельные представители Красной Армии посещали Германию, где знакомились с организацией Рейхсвера и с той частью немецких военных «секретов», которые им показывали. Вся эта работа велась, разумеется, под покровом тайны, так как над головой Германии висел дамоклов меч версальских обязательств. Официально берлинское правительство не принимало в этом деле никакого участия и даже как бы не знало о нем: формальная ответственность лежала на Рейхсвере, с одной стороны, и Красной Армии — с другой. Все переговоры и практические шаги совершались в строгой тайне. Но это была тайна главным образом от французского правительства как наиболее непосредственного противника. Тайна, разумеется, долго не продержалась. Агентура Антанты, прежде всего Франции, без труда установила, что под Москвой имеются авиационный завод «Юнкере» и кое-какие другие предприятия. В Париже придавали нашему сотрудничеству с Германией, несомненно, преувеличенное значение. Серьезного развития оно не получило, так как ни у немцев, ни у нас не было капиталов. К тому же взаимное недоверие было слишком велико. Однако полудружественные связи с Рейхсвером сохранились и позже, после 1923 года, когда Крестинский стал послом в Берлине.
Со стороны Москвы эта политика проводилась не мной единолично, а советским правительством в целом, вернее сказать, его руководящим центром, т.е. Политбюро. Сталин был все это время членом Политбюро, и, как показало все его дальнейшее поведение, вплоть до 1934 года, когда Гитлер отверг протянутую из Москвы руку, Сталин являлся наиболее упорным сторонником сотрудничества с Рейхсвером и с Германией вообще.
Наблюдение за немецкими военными концессиями велось через Розенгольца как представителя главы военного ведомства. Ввиду опасности внедрения военного шпионажа Дзержинский, начальник ГПУ, в сотрудничестве с тем же Розенгольцем вел за концессиями наблюдение со своей стороны.
В секретных архивах военного ведомства и ГПУ должны были, несомненно, сохраниться документы, в которых о сотрудничестве с Рейхсвером говорится в очень осторожных и конспиративных терминах...» Крайне интересные материалы по этому вопросу содержатся в зарубежных архивах, в частности, в коллекции Б. И. Николаевского в Гуверовском институте. Вот что писал меньшевик и экономист Н.В. Валентинов-Вольский в письме Р. А. Абрамовичу, одному из лидеров меньшевистской партии: «Приехав летом 1927 года в Липецк, к величайшему моему удивлению, нашел
Валентинов сообщил также Абрамовичу, что с 1924 года «Юнкере» строил в СССР самолеты и что в Самаре был построен завод по производству удушливых газов. Абрамович тоже был осведомлен о советско-германском военном сотрудничестве. Вот что ответил он Валентинову: «Об этом у меня имеется чрезвычайно обширный материал, основанный на больше чем 225 книгах, докладах, статьях и т.д. немецкой и др. прессы. Началось оно еще во время Гражданской войны, когда Чичерин явился ночью в немецкое посольство к «наследнику» Мирбаха фон Гельфериху и предложил ему негласное военное соглашение для совместной борьбы [совместно] с немцами, финнами и балтийцами против англичан в Мурманске и Архангельске. Это было в июле—августе 1918 г. Продолжалось это сотрудничество до Гитлера и при Гитлере. Начальный период [был] примерно до 1926 г.; теперь вне споров [...] и то, что Вы сейчас сообщаете в письме о Липецке и о Троцке (так назывался городок под Самарой, в котором была химическая фабрика газов для немцев. — Ю.Ф.). Об этих химических гранатах прогремела вся Германия, когда немецкие социал-демократы подговорили гамбургских грузчиков уронить несколько ящиков с советского парохода и по всей набережной на глазах у многих людей рассыпались фанаты с удушливыми газами с маркой РСФСР. Тогда бьцг запрос в парламенте, публичные дебаты, и этот инцидент был с трудом потушен» (ящ. 591, п. 14. Письмо Р. Абрамовича Н. В. Валентинову-Вольскому. 4 февр. 1958 г., с. 2).
Много говорилось об этом после Второй мировой войны, когда за границей оказалось большое число бывших советских граждан из пленных или интернированных немцами в годы войны. Один из этих эмигрантов, Л. Тренин, писал: «Начало немецкого влияния надо считать с 1922 г., когда между советской властью и Германией было заключено тайное соглашение о вооружении и техническом оснащении Красной Армии. С экономической точки зрения это соглашение принесло Германии некоторую пользу, ибо часть военно-химических и авиационных запасов, оставшихся после великой войны и подлежавших уничтожению, она сбыла советскому правительству. [...] Во второй половине 1922 г. немецкие авиационные специалисты — офицеры Рейхсвера — прибыли в Москву, заключили контракт на 5 лет и основали в Филях, под Москвой, авиазавод. Все техническое оборудование было привезено из Германии. Рабочий и технический персонал первое время был также немецкий. В том же 1922 году было основано первое русско-немецкое авиационное общество «Дерулюфт», которое наладило первую линию Москва — Кенигсберг. В начале 1923 года другой группой немецких офицеров-химиков был основан в 12 км от Москвы между гор. Люберцы и гор. Люблино военно-химический небольшой завод. Первое время здесь работало всего несколько десятков человек, включая и руководящий персонал. Это были исключительно немцы. Завод этот самостоятельно никакой химической продукции не производил, и задача его состояла лишь в снаряжении мин, артиллерийских химических снарядов и ядовито-дымных шашек хлорпикрином, адамситом и другими отравляющими веществами, привозимыми из Германии. Завод также производил испытание указанных мин, снарядов, шашек, а также и газовых волн. Все это происходило на территории будущего научно-испытательного химического полигона. [...] Постепенно большевики создали сами свои химические кадры и строили два мощных химических завода. [...] Когда в 1925 году эти заводы были готовы, большевики решили ликвидировать немецкий химический завод. Так как контракт имел силу до 1927 года, [...] в одну из осенних сентябрьских ночей 1925 года они подожгли завод и дом служащих немцев в Подосинках (17 км от Москвы по Казанской железной дороге). От завода остался один сарай с химической продукцией, а жилой дом сгорел дотла. После этого большевики обвинили немцев в саботаже. [...] Вскоре после этого была выброшена с авиазавода в Филях и другая немецкая группа авиаспециалистов» (ящ. 295, п. 23. П. Тренин. «Немцы и русская авиахимия». Вырезка из газеты).
Примерно о том же сообщает безымянная заметка архива Николаевского: «В результате весьма напряженной и кропотливой работы полуофициальных представителей Рейхсвера (с 1922 г.) в СССР в настоящее время имеются приличные запасы германского имущества и целые военно-промышленные организации (официально «госпредприятия Военведа»), созданные на средства германского Рейхсвера и при его непосредственном техническом контроле. [...] Рейхсвер заботился главным образом об артиллерийском и пулеметном вооружении Красной Армии: усовершенствования английского вида танков, постановки на должную высоту военно-химического дела и авиационного. В области морской Рейхсвер подвизался в усовершенствовании технического подводного плавания» (ящ. 14, п. 1. Рейхсвер и Коминтерн. Без даты и без автора, с. 1, 3). За военным сотрудничеством следовало политическое и даже идеологическое сближение. Борьба с франко-бельгийской оккупацией Рура (Рейнской области) в начале 1923 года преподносилась буквально как акция Коминтерна. На нелегальную работу туда были заброшены советские агенты. Тогда же обсуждались «планы о сражении русско-германских сил с французским империализмом на Рейне и снабжение Рейхсвера и германских националистов советскими гранатами» (ящ. 629, п. 3. Сухомлин В.В. В кольце измен. Измена Троцкого, Сталина, Бухарина, китайцев, англичан и др. — Воля России, 1926, с. 131).