Правда выше солнца
Шрифт:
– Хорошие вы ребята, – говорит он вдруг. – И ты, и сестрички твои… Я ведь с Фименией поболтал тогда малость. Ну, после церемонии.
– О чём? – удивляется Акрион.
– Да так, – Кадмил берёт у него из рук мех, полощет рот вином, прежде чем проглотить. – Уф… Хорошо. О чём болтали? А, ерунда. Спросил её, не помогала ли она вашей матери с алитеей.
– Ты… чего?! – голова идёт кругом, и не только выпитое тому причиной.
– Ну а что, – пожимает плечами Кадмил. – Почему бы не спросить? Да только она не при делах оказалась. И врать бы не смогла. «Золотая речь»,
– Ты… Как… – Акрион не может собрать мысли воедино. Но очередной глоток вина немного прочищает голову, и он, переведя дух, с ужасом произносит:
– Ты её подорз… Подозревал?!
– Подозревал, – кивает Кадмил. – Но теперь уж нет. Славная девчонка. Хоть и тронутая малость.
Акрион пытается обдумать услышанное. Обдумывание ему решительно не даётся. Кадмил считал, что Фимения – пособница Семелы… Ну и ну. И ничего ведь не сказал!
– А куда это мы заплыли? – любопытствует Кадмил, оглядываясь. – Острова какие-то кругом. И где этот засратый компас?..
Добрые речи ведите, за чашей веселою сидя,
И избегайте душой всяческих ссор и обид.
…Зной, полдень, хлопающий навес над головой.
– Акрион! О-хэ! Опять дрыхнешь, а? Эй, первейший из граждан…
– Не-е…
– А я вижу: дрыхнешь! Сейчас… Сейчас опять заблудимся. Следи за компасом. Слышь?
– А чего я-то? Тут это… Буквы какие-то. Не эллинские. И вообще непонятно. Не для смертных, видать.
– Что там непонятного-то, вот стрелка, вот… дай, покажу. Непонятно ему. Дай. Вот, гля... гляди. Ик-к!
– Ой!
– Держи! Дер-ржи!!
Звонкое бульканье, нежный плеск волн, шелест бриза. Сдвоенное, тяжёлое молчание.
– Не у-дер-жал…
Правдив, говорят, язык у вина, значит, будем
Правдивы и мы, сладким вином опьянившись.
…Солнце клонится к закату. Чайки – розовые, черноголовые – дерутся из-за рыбы над притихшими волнами. Это пирейские чайки; дом уже близко.
– Вообще родители у меня самые лучшие. Вот самые. Что папа, что мама. И… И не знаю вообще. А эти… Не з-знаю. Они уже умерли, конечно. Нельзя плохо говорить. Но такое… Такое чувство, что родные – не те. А эти. П-понимаешь?
Кадмил размашисто кивает. Спохватившись, ловит нетвёрдой рукой тулью петаса, едва не слетевшего с головы. Делает глоток из меха – кажется, это последний мех из всех, что они взяли. Остальные пусты.
– Понимаю, – говорит Кадмил убежденно. – Я-то... Я, видишь ли, сам рос не у своих родителей.
Лицо его красно от ветра, солнца и выпивки.
Акрион некоторое время тупо разглядывает сиреневую полоску суши на западе. Потом догадывается: в памяти всплывает миф, история рождения Гермеса.
– А, т-ты имеешь в виду Зевса? Твой отец Зевс бросил тебя вомбл… Во младен-чес-тве? Ну… Ну зато твоим наставником был Аполлон! Сам Локсий!
Кадмил усмехается криво и невесело:
– Да уж, с наставником мне повезло…
В воде ты лишь своё лицо увидишь,
В вине узришь и сердце ты чужое.
Большего Акриону так и не удалось вспомнить: остальное путешествие навсегда потонуло в винных парах. Вероятно, за время пути оба, и Кадмил, и Акрион, успели поспать; но когда именно это случилось, он бы сказать не мог. Воистину, их вела воля Аполлона, потому что, выпив несколько мехов не слишком разбавленного вина, утопив компас и постоянно забывая следить за солнцем, они всё-таки пришли в Пирей – хоть и много позже, чем предполагалось.
Глубокой ночью.
Что ж, небольшая задержка во времени – ничто, если можешь сказать: я пил с самим Гермесом!
Стояла тихая полночь, причал был пуст. Кряхтя и отдуваясь, Кадмил тяжело воспарил над фелукой и вытянул курос из лодки на пристань. После чего грохнулся задницей на мокрые доски, обхватил голову и шумно застонал.
Акрион в который раз попробовал вытащить стрелу из статуи. Бесполезно: наконечники сидели намертво, будто молотком вколоченные.
– Попортили Феба, гады, – пожаловался он.
У него тоже гудела голова, а пристань, кажется, ходила под ногами ходуном, вызывая отчётливую тошноту.
Кадмил посмотрел на курос сквозь пальцы.
– Ничего, – буркнул он. – Так даже лучше. Видно, что герой рисковал шкурой. Подвергался опасностям.
Он встал и сильно пошатнулся. Подобрал за ремень сумку.
– Так, – сказал он. – Делаем вот что. Сейчас несём эту красоту в храм Дельфиния. Тут недалеко, справимся. Ставим прямо на алтарь. Ты остаёшься в храме, а я лечу из последних сил в Афины. Собираю народ, говорю: радуйтесь, афиняне, герой вернулся, победой осиянный, и так далее. Веду их сюда, торжественно предъявляю героя вместе со статуей. Главное, позу прими повеличественнее… Ну, да ты профессионал, не мне тебя учить. И – дело в шляпе. Все ликуют и веселятся, у Эллады есть новый любимый царь, да ещё и лидийцам нос натянули. Думаю, обратно люди понесут тебя на руках.
– А, может, просто во дворец отвезём? – слабо предложил Акрион.
Кадмил поморщился.
– Не, – возразил он. – Так не годится. Бог и его герой вернулись с победой! Что им теперь – нанять повозку, запрячь осла и топать пешкодралом во дворец, как каким-то водовозам? Дешёвка. Народу потребны зрелища! Особенно если дело государственное.
– Согласен, – истово кивнул Акрион.
После чего повернулся и сблевал точнёхонько в несчастную фелуку, стоявшую у причала.
Качаясь и наступая себе на ноги, они протащили курос по пустынным улочкам Пирея. Сумка болталась у Кадмила на шее, хлопала по бедрам. Божественный посланник часто икал и ругался под нос. Боком, сипя от натуги, они взошли по двум дюжинам ступеней храма Аполлона Дельфиния, победителя чудовищ, покровителя моряков.