Правда Za нами!
Шрифт:
– Да я не говорю, что вы мало работаете, но в наше время к старикам было больше уважения.
– Старикам везде у нас почет?! – гнусаво пропела женщина и с издевкой добавила: – Сейчас скажете, что и ноги болят, и спина ноет… Вам уже помирать пора, а мы все больные еще до пенсии. Не можете сами ходить – наймите соцработника или детей попросите. Они обязаны ухаживать за престарелыми родителями.
– Да нет у меня детей. Все время работе отдавал, людей спасал, ведь я заслуженный хирург. – В горле предательски запершило, и Антон Павлович отвернулся в сторону, чтобы никто не видел его подрагивающих губ.
– Ну так сам виноват. Надо было о себе заранее
– Ну зачем вы так?! – раздался сзади тонкий басок. Парень лет семнадцати выступил вперед. – Человек пожилой, у него и карты-то нет, наверное. Да и не учили их этому. В прошлом веке таких технологий не было!
Паренек был искренен в желании помочь немощному старику, который не в состоянии сам разобраться в новшествах современной жизни, и от этого стало не менее больно.
Кое-как расплатившись за чай, Антон Павлович вышел из магазина. Он не мог сказать, что его ранило больше: пренебрежение к некогда авторитетному человеку или то, что в глазах молодежи он древнее ископаемое, неспособное произвести элементарные действия. А ведь он осваивал медицинское оборудование, во много раз сложнее, нежели все смартфоны и айфоны вместе взятые. Сидел по ночам, пробуя и изучая каждую функцию, сверяясь со справочниками и инструкциями. Первую операцию по сшиванию микрокапилляров он провел еще в семидесятых…
«А стоило ли оно того, чтобы тратить свою личную жизнь на этих людей? – вдруг молнией пронзила мысль. – Возможно, было бы лучше завести собаку, родить ребенка и сейчас воспитывать внуков…»
Перед глазами замелькали образы прошлого: дети, которым он возвращал здоровье, калеки после аварий, глядя на которых опускали руки даже родные… больные почки… вырезанные аппендиксы… раковые опухоли… Прошло всего десять лет, как знаменитый хирург оставил практику, и его больше не узнают, и не благодарят, и не рассказывают о тех, кого он оперировал. Как коротки человеческие память и благодарность!
Он больше никому не нужен. Теперь восхваляют и одаривают внушительными деньгами новых хирургов и молят о помощи новых врачей…
Антон Павлович, тяжело дыша, переступил порог квартиры. Здесь все так привычно и знакомо… Каждый сантиметр пропитан воспоминаниями о значимых событиях.
Он бросил ключи на тумбочку, достал из пакета вожделенный чай и вновь обратил взор на зеркало.
– Засиделся ты на этом свете, дружок, – тихо проговорил он, глядя на свое отражение. – Стал стар и никому не нужен. Жизнь так хороша! Несмотря на осень, одиночество и тоску! Там, за окном, кипит жизнь. Только я в ней лишний. Все проходит. Пора уже и смириться.
Может, все было не зря? Так хотелось в это верить…
Антон Павлович потянулся за таблеткой нитроглицерина и дрожащей рукой засунул под язык сразу две штуки. Кое-как доплелся до дивана и прилег, стараясь успокоить дыхание. Липкий пот струился по лбу, руки подрагивали, ноги совсем ослабели.
– Наверное, сейчас есть новые таблетки, лучше и эффективней этих. Но так привычнее, так спокойнее… Да и какая теперь разница?
Амир Гаджи
Родился в 1949 году в Алма-Ате.
Член-корреспондент Международной академии наук и искусств. Лауреат Литературной премии им. святых Бориса и Глеба (2018), награжден медалью «За оригинальное мышление и духовное воспитание современного русского народа». Номинант Московской литературной премии (2019). Лауреат Международного конкурса «Новый сказ» им. П. П. Бажова (2019) в номинации «Проза» за роман «Тайные свидетели Азизы». Обладатель Гран-при Международного литературного конкурса им. А. А. Грина (2020) за роман «Тайные свидетели Азизы – 2». Номинант премии им. С. Д. Довлатова (2021). Финалист Общенациональной премии им. П. П. Бажова за новеллу «Прости!» (2022).
Мелхиседек
…Мелхиседек, царь Салима, священник Бога Всевышнего, тот, который встретил Авраама и благословил его, возвращавшегося после поражения царей, которому и десятину отделил Авраам от всего, – во-первых, по знаменованию имени царь правды, а потом и царь Салима, то есть царь мира, без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь Сыну Божьему, пребывает священником навсегда.
По иудейской традиции на праздник Песах-день памяти об исходе евреев из Египта – одному из приговоренных преступников даруется жизнь. В тот день был выбор между проповедником Иешуа из Назарета и вором и убийцей Вараввой. Толпа, буйствовавшая за стенами иерусалимского дворца царя Ирода, превращенного в резиденцию римских прокураторов, отдала свой голос в пользу Вараввы.
Среди этого необузданного скопища, жаждавшего немедленного распятия Иешуа, поведение трех человек с глазами санпаку отличалось от остальных. Их рты орали те же проклятия самозванцу, что и другие рты. Их руки, сжатые в кулаки, как и кулаки любого из толпы, были готовы в любую минуту размозжить лжепророку голову. При этом взгляд этой троицы меченых не выражал ни гнева, ни сострадания. Они следили за каменным лицом Наблюдателя, ожидая его приказа. Несмотря на горячую атмосферу события, стоящий в стороне Наблюдатель оставался беспристрастно-холодным, а его внимательные санпаку сканировали лица людей, определяя их намерения. Наблюдатель знал, что зажечь народ, превратившийся в толпу, легко и управлять ею нетрудно. Он держал ситуацию под контролем и в любую минуту мог направить энергию этой, на первый взгляд неуправляемой, массы в нужное русло.
В то же самое время во дворце иудейские вожди ждали от Понтия Пилата ответа на свой вопрос: утверждает ли он, римский прокуратор Иудеи, решение Синедриона о смертной казни преступнику и самозванцу Иешуа из Назарета? Стражник передал записку для прокуратора от его жены Клавдии Прокулы: «Не делай ничего Праведнику тому; потому что я ныне во сне много пострадала за Него». Для Понтия Пилата мнение Клавдии было решающим, он так бы и поступил, но, к сожалению, было поздно, решение уже принято.