Правила боя

Седов Б. К.

Пьетро Чинквента подошел к дремлющему в своем купе отцу и осторожно тронул его за плечо:

– Папа, проснись, подъезжаем.

– Я не сплю, сынок.

Он действительно не спал, он думал.

Падре ехал прощаться с семьей. Давным-давно, сразу после европейской войны, когда прошел первый раздел сфер влияния и он оказался в победившей семье Каталони, Луиджи Чинквента сказал себе – я буду стоять во главе своей собственной семьи.

Через двадцать лет он стал самым влиятельным доном Иллинойса, Мичигана, Огайо и Пенсильвании. Тогда он принял решение – если Дева Мария продлит мои дни до

старости, через тридцать лет я передам свою власть тому, кто будет ее достоин. Эти годы прошли, и теперь он ехал в Чикаго, чтобы назвать своего преемника.

В последние годы он отошел от дел, жил в Калифорнии, в своем имении на берегу Тихого океана, и приезжал в Чикаго дважды в год – на День святого Януария, любимый праздник живущих в Америке итальянцев, и в третье воскресенье июня – Fathers Day, который отмечал в память о своем отце, погибшем в разборках сорок восьмого года.

Все представители семьи Чинквента собирались в эти дни в Чикаго, выбирали какой-нибудь итальянский ресторанчик в Саут-Сайде и тихо, по-семейному, обсуждали свои дела.

В южном районе Чикаго, Саут-Сайде, традиционно жило много итальянцев, не самых богатых жителей не самого бедного города Америки. Но даже последний бедняк должен что-то есть, поэтому на каждом углу городских кварталов Саут-Сайда были закусочные, бистро, кафе, вездесущий «Макдональдс» и, конечно же, пиццерии.

Ресторанчик синьора Джованни носил гордое имя «Стромболи» [1] , отражавшее вулканический темперамент его владельца.

Помимо дешевой домашней кухни, он был известен в узких кругах тем, что из него, пройдя узкими темными коридорами, можно было выйти совсем в другом конце квартала, в мясную лавку с висящими на крюках тушах. Живущие в Чикаго члены семьи выбрали «Стромболи» не только поэтому, но и потому, что старый синьор Джованни тоже отмечал в этом году юбилей, и вырос он в одном квартале с падре Чинквента.

1

Стромболи – вулкан на принадлежащих Италии Липарских островах в Тирренском море.

Вереница черных лимузинов заполнила узкую улочку, на которой стоял ресторан «Стромболи». У дверей ресторана уже красовались два сверкающих лаком полицейских автомобиля с включенными разноцветными огнями на крыше. Благодаря этим огням прохожие и проезжие американцы должны были понимать, что полицейские выполняют сейчас важное задание по охране американской жизни и здоровья, понимать и уступать дорогу, а также преисполняться уважением к двухметровым служителям закона, с хот-догами в руках восседавшим в автомобилях.

Завидев кортеж синьора Чинквента, из полицейской машины вылез немолодой мужчина в форме лейтенанта полиции.

Падре Луиджи вынул из кармана очки, всмотрелся в полицейского, затем его лицо расцвело улыбкой, и он поспешно, как только позволило ему здоровье и возраст, выбрался из лимузина. Они встретились на середине улицы, как представители враждебных армий, обменивающих своих пленников, и неожиданно для всех крепко обнялись.

– Луиджи, Луиджи, – шептал полицейский, осторожно хлопая старика по узкой сухой спине.

– Карлито, –

бормотал ему в щеку Луиджи.

Прошло добрых пять минут, прежде чем они разомкнули объятия и отступили на шаг, чтобы лучше рассмотреть друг друга.

– Ты все еще служишь в полиции? – удивился Чинквента.

– Конечно нет, давно в отставке, но вот приоделся, чтобы встретить тебя.

Карлито любовно разгладил парадный полицейский мундир со множеством значков, жетонов и медалей, которые ничего не говорили обычному человеку.

– А ты, – спросил он старого дона, – все еще крестный отец, гроза порядочных налогоплательщиков и честных полицейских?

– Ухожу в отставку. Сегодня, – с грустью ответил Падре.

– И кто сядет на твой трон?

– А вот этого я тебе не скажу, – рассмеялся Чинквента. – Узнаешь из газет.

Полицейский тоже рассмеялся и спросил:

– Здесь? – и ткнул большим пальцем через плечо.

– Здесь, – кивнул Падре. – Тебя не приглашаю, извини.

Теперь уже кивнул полицейский:

– Понимаю. Ладно, поеду я. Удачи тебе. Может, свидимся еще.

– Может и свидимся.

Старый полицейский тяжело пошел к сверкающей огнями машине, у которой курили два молодых копа, черный и белый, курили и с любопытством разглядывали Падре Чинквента, такого же знаменитого, как главный герой фильма «Крестный отец».

Приглашенные долго входили, долго, не спеша рассаживались, ожидая, когда подъедут остальные участники прощального ужина дона Луиджи, а тот, когда уже все собрались, еще разговаривал о чем-то с синьором Джованни. В углу, у кухонной двери, тихонько перебирал струны, наигрывая что-то итальянское, смуглый гитарист в длинном, до пола, плаще.

– У тебя уже свой оркестр? – спросил дон Луиджи.

– Ну что ты, пригласил специально для тебя.

– А ты его проверял?

– Да что его проверять, такие парни играют на каждом углу, этот мне понравился больше других, вот и все.

– Да, ты прав, хорошо играет…

* * *

У входа в мясную лавку, ту самую, куда вел длинный темный коридор из ресторана «Стромболи», остановился большой солидный лимузин, и из него вышли трое крупных, под стать автомобилю, мужчин.

Они вошли в холодный полумрак лавки.

– Хозяин! – зычно позвал самый большой из них.

В открытых дверях подсобки появился хозяин, высокий, жилистый, в жилете на голое тело. Длинными рельефными мышцами, сухим впалым животом и выступающими ребрами он сам напоминал только что освежеванную тушу какого-то животного.

– Чем могу, господа? – спросил он, поигрывая узким разделочным ножом.

– Хотелось бы мяса, синьор хозяин, – по-итальянски, но с акцентом сказал один.

– Свежего мяса, – сказал второй.

– Много, – добавил третий.

Хозяин отложил нож, вышел из-за прилавка.

– Сколько?

– Четырнадцать тел, – с акцентом сказал третий.

– Мы говорим – не тела – туши, – улыбнулся мясник.

– Пусть будут туши, – согласился третий, – но только свежие.

– Насколько свежие, синьоры? Вы же знаете, что убоина должна немного полежать, чтобы набрать достойный мужчины вкус.